— И ведь я их видела своими собственными глазами, — горевала обманутая жена. — В «Ашан» вечерком заехала, продуктов купить, а они идут себе в обнимку, тележечку перед собой катят… У нее патлы белые, длинные… Крашеные. Жалко только со спины и посмотрела, на кого он меня променял. Я ведь сначала и значения не придала… Думала, что, как всегда, нагуляется и домой прибежит… А он день не бежит, два не бежит… А там уж заявился Генка, его начальник, и давай права качать… Дескать, твой Гадованюк фирму кинул на сто штук баксов, и посему мы тебя из квартиры выселяем… Ну, я схватила ножницы да и все фотки Эдькины прямо у Генки на глазах и искромсала. Хотела, дура, показать, что знать его не хочу и никакого отношения к его делишкам не имею. У-у, сволочь, ненавижу его… А ведь он у меня красавец! Высокий, шатенистый, не мужик — мечта! Да что я тебе рассказываю, сама небось знаешь…
«Толик!» — мелькнуло у меня в голове. «Жалко, фотографий Гадованюка больше нет, а то я бы сразу Толика опознала…»
— И он, гад, этим пользовался… — разорялась Светлана Николаевна. — Даже ту бабу, что купальники их рекламировала, тоже ведь, паскудник, в постель уложил! Что, не веришь? Знаешь, какая краля? Не тебе чета… На вот, посмотри…
И хозяйка, встав на четвереньки, полезла на заваленную рекламками полку журнального стола и стала скидывать бумажный хлам прямо на пол. Переворошив буклеты каких-то пиццерий и тренажерных залов, она выудила каталог купальников фирмы «Луи» и сунула мне под нос.
— Нет, ты морду-то не отворачивай, ты смотри, какие девочки у Эдьки моего были, — шумела тетка, наседая на меня. — А ты чего приперлась? Думаешь, нужна ты ему? Я, значит, не нужна, а ты — нужна?
— Нет-нет, что вы, я тоже не нужна… Знаете, я ни на что не претендую, — скороговоркой пробормотала я и, посчитав момент благоприятным, поспешила покинуть этот неуютный дом.
Про паспорт, ради которого я, собственно, и приходила, никто из нас даже не вспомнил. В машине я закурила и принялась размышлять. Интересно получается! Как говорит Янка, чем дальше в лес, тем толще партизаны… Значит, Толик, который на самом деле Эдуард Гадованюк, кинул свою фирму на сто тысяч долларов и вместе с Алкой решил начать новую жизнь. А свою терпеливую жену подставил под раздачу.
Валентин Кузьмич, старая лиса, каким-то образом разнюхал, что жених Алки не тот, за кого себя выдает, и хитростью завладел паспортом преступника. За что и поплатился жизнью. Думаю, что Алка рассказала своему другу про преступление четырехлетней давности, Эдик и не стад оригинальничать, а просто повторил его, ткнув любопытного старичка шампуром в ребра, вот и все.
Это что же получается? Этот гулена Эдуард, выходит, Кузьмича прирезал, а нас к осени посадят? И жену его обманутую из дома на улицу выгонят… Во мне тут же взыграло чувство справедливости вперемешку с женской солидарностью. Нет, этого так оставлять нельзя! Позабыв про рожающую без документов Симу, я решительно щелкнула ремнем безопасности и тронулась в сторону Старой Басманной улицы. Там, если верить каталогу, который я незаметно прихватила с собой, находилась оптовая база фирмы «Луи».
Старую Басманную улицу мне долго искать не пришлось. Хотя бы потому, что я родилась и выросла на соседней, Новой Басманной улице. Парадокс состоит в том, что Старая Басманная вся застроена новыми домами, а вот на Новой Басманной, наоборот, уютно разместились аккуратные особнячки с лепниной середины девятнадцатого столетия.
Новая Басманная тянулась от станции метро «Красные ворота», когда-то «Лермонтовской», и упиралась в площадь под игривым названием «Разгуляй». Здесь прошло мое детство, и я с особым чувством ехала по узкой, знакомой до каждой трещинки в асфальте улочке, провожая глазами львиные морды с отбитыми носами и изящные женские головки с кудрями, что загадочно смотрели на меня с фасадов домов.
Проехала «Сад Баумана», где когда-то, очень давно, гуляла с маленькой Янкой. Помнится, мне едва исполнилось восемнадцать, когда я родила дочь, и жалостливые старушки, что дышали воздухом на этом небольшом зеленом пятачке в центре загазованной Москвы, глядя на то, как я неумело меняю подгузник своему ребенку, мстительно обещали пожаловаться матери несчастного младенца, истязаемого, как они предполагали, его жестокой сестрой.