Зардевшись еще больше, я проковыляла несколько шагов, Алексей опустился на одно колено, провел какие-то манипуляции с моим сапогом – и – о чудо! – он открылся! Как волшебная гора Сезам! А я уже думала в отчаянии, что придется к применять варварский метод ножниц, испортив почти новую обувь…
– Спасибо, Алексей! Вы просто волшебник!
– Да не за что, – улыбнулся он. – Моя младшая сестра – большая любительница сапог. За все свое сознательное детство и бессознательную юность я открыл и починил столько обувных замков, что теперь могу сделать карьеру сапожного медвежатника, если придется.
– Думаю, не придется, – засмеялась я в ответ. – И надеюсь, вам понравится работать в нашей компании, – искренне пожелала я. Потому что наша компания действительно была классной.
– Ну что ж, после такого потрясения кофе должен варить я. Вы мне просто рассказывайте, и заодно обучите.
Так он мне и понравился. И, честно говоря, даже если бы он был лысым толстым коротышкой, а не космическим рейнджером с рекламы парфюма, понравился бы все равно. Потому что симпатия возникает вовсе не из-за цвета глаз и облегающих джинсов, а из-за сапог и кофе. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Глаза и джинсы в таком случае лишь приятный бонус. Нет, я не была влюблена в него, просто в присутствии Алексея мне всегда становилось хорошо и уютно, как с хорошим другом. Когда его не было рядом, я совершенно о нем не думала; разве что мечтала о том, чтобы начать думать об Алексее. А совсем не о том, что составляло мою жгучую и печальную тайну…
Потом появилась Настя, как описывала ее Маша – «великолепная, холодная, притягательная Настя» – дочь обожаемого всей компанией Евгения Петровича и его великолепной, холодной, притягательной жены Юлии – вот ее сотрудники нашей компании ненавидели в такой же степени, в которой уважали и любили ее мужа. Знаете, так бывает – вроде бы и гадостей никаких вам лично этот человек не сделал, а не лежит к нему душа – и все. Причем не лежит конкретно. Не любили мы ее в основном за отношение к ее мужу, а нашему директору: пренебрежительное и надменное, словно он прислуга на побегушках. Да и то, к прислуге на побегушках принято относиться с уважением. Словом, ни Юлия, ни их дочь Настя (вся в мамашу) трепетной любви в сердцах сотрудников «Европа Интернешнл Бизнес» не вызывала. И что же такого нашел великолепный Алексей в этой самой Насте, мне лично было непонятно. Но она возникла как-то в приемной, как королева (не то что я – под столом с мокрыми сапогами), и очаровала нашего вице-президента. Вот зараза, между нами говоря!
…Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных раздумий, я все-таки решила, наконец, сосредоточиться на примерке, раскрыла пакет и достала платье. Ткань заструилась у меня под пальцами, словно плотный воздух, мягкий, пушистый. Я погладила платье, прикоснулась к нему щекой, – бархат оказался теплым и очень нежным. А когда оделась и посмотрела в зеркало – то не удержалась и ахнула. Оно смотрелось на мне не просто замечательно, словно на меня сшито – нет. Оно смотрелось так, словно это я для него родилась и выросла! О таком, невероятного голубовато-серого цвета, облегающем точно по фигуре платье можно было только мечтать. Я достала из шкафа коробку с парадными черными туфлями и прошлась по комнате. Зная, что бабушка с мамой томятся под дверью в желании увидеть любимую деточку в новом наряде, я решила смилостивиться и явиться миру, то есть покинуть пределы комнаты.
– Принцесса! – ахнула бабушка, всплеснув руками.
– Нет, не принцесса! Королевна! – мама, хоть и процитировала какую-то древнюю фильму, все равно была тоже явно восхищена.
Внезапно в памяти всплыло одно из самых ярких воспоминаний детства: мне десять лет, приближается Новый год, я только-только выздоровела от изнуряющей ангины, и у меня нет платья! Нет прекрасного платья для новогоднего утренника, потому что из прошлогодней «снежинки» я выросла. А прокат карнавальных костюмов мама презирала и всегда шила мне костюмы сама. И тогда мама под аккомпанемент бабушкиных протестов достает с антресолей свое свадебное платье из шелка слоновой кости и немыслимой красоты кружев, и берется его перешивать на платье принцессы (то есть на мой новогодний наряд!). Бабушка продолжает ворчать, что «примета плохая» и что «Яночка бы в этом платье тоже замуж, может быть, выходила бы». Но мама безжалостно вспарывает центральный шов на спинке – и все, назад дороги нет.
– Когда Яночка станет замуж выходить, то уже совсем другая мода будет, – справедливо замечает она. – А тебе, мама, нужно смотреть меньше американских мелодрам. Платье скоро моль съест, а так оно ребенку хоть на карнавале послужит. Иди, дочь, сюда, будем мерки снимать.