Глава 5
Ванкувер, 6 лет
Почему чем обыденнее ситуация, тем тревожнее мне становится, вплоть до полного ступора? Я совершенно уверена, что спокойно пошла бы навстречу пулям, но общение с ровесниками… Господи, только не это!
Девочки-гимнастки около разновысоких брусьев обрабатывают ладони тальком и хлопают ими пару раз, поднимая маленькие белые облачка. Они похожи на банду. Пока я в безопасности, среди взрослых. Чужие родители о чем-то болтают с мамой, которая заполняет мою регистрационную форму.
— Ну, вперед! — Младший тренер Пол радостно потирает руки.
Мне предстоит оказаться среди других детей. Мы идем по краешку синего мата, который мягко пружинит под босыми ногами.
— А ты довольно тихая, — замечает Пол, глядя на меня сверху вниз.
Я не знаю, что ему ответить, так что просто улыбаюсь. Я всегда улыбаюсь. Но я знаю, почему он так решил. Дело в сахаре. Точнее, в его отсутствии. Я его никогда не пробовала, как и бо́льшую часть нездоровой еды. Из сладостей я ем только мед и фрукты. Постоянный недостаток сахара делает меня удивительно спокойной, почти безмятежной и еще сильнее отдаляет от ровесников, которые большую часть дня скачут как кони. Не знаю, в диете ли дело или в высоких стандартах, которых я придерживаюсь, но меня постоянно принимают за вялого неамбициозного ребенка.
На самом деле я совсем не такая.
В своей голове я уже веду кампанию по завоеванию мира. В дополнение к гимнастике я начала плавать вместе с Фрэнком — к его полному восторгу — и теперь хожу на три дополнительных тренировки в неделю. Да, мне всего шесть, но я собираюсь стать самой быстрой, самой умной — лучшей во всем — и методично к этому иду.
Мы подходим к брусьям, и девочки смотрят на меня. Их шестеро, почти все меня старше и выглядят очень крепкими.
— Это Джен, Эшли, Меган, Эшли Л., Шэннон и Эшли С., — объясняет Пол.
— Привет. — Я улыбаюсь и мирно поднимаю руку.
— Девочки, — Пол кладет ладонь на мое напряженное плечо, — это Хабаб…джин. — С моим именем он не справился. — Она отовсюду, в том числе и из Индии.
Девочки переглядываются и усмехаются.
«Ну держись, Бхаджан», — думаю я.
Дорога домой занимает примерно сорок пять минут, и большую часть этого времени я безудержно рыдаю. За три часа тренировки меня дергали за волосы, спрашивая, почему они такие длинные; обливали водой и обсыпали тальком; говорили, что мое имя звучит как название неизлечимой болезни. Когда старший тренер на них шикнул, они прекратили, но в конце отвели меня в сторону и сообщили, что мой австралийско-африканский акцент невозможно понять. Когда я попыталась объясниться, Шэннон, заводила, отрезала:
— Все равно.
— В смысле? — Я в самом деле ничего не поняла.
— Все равно! Тебе что, не ясно?! — рявкнула Эшли Л., сжав кулаки.
Мы едем домой, и мысль о возвращении меня пугает.
— Почему они такие гадкие! — завываю я. — Они говорят всякие глупости. Никто не приводит логичных аргументов.
— Их по-другому воспитывали, — отвечает мама. — Именно так дети в школе разговаривают друг с другом. Поэтому мы решили учить вас дома.
— А почему они меня ненавидят? — Я стряхиваю тальк с ноги и вытираю нос рукавом футболки для кундалини-йоги.
— Ты не похожа на них. Они всю жизнь живут в одном месте с одними и теми же людьми. Ты им еще покажешь.
— Я не хочу быть другой… — Голос меня подводит.
Мама на мгновение отводит глаза от дороги, а я пинаю приборную панель, чтобы подчеркнуть свои слова.
— Ты совсем другая, милая, и всегда будешь другой. Помни, что ты — Харбхаджан.
В плохие моменты они всегда мне это говорят, но я не понимаю.
— И это тоже проблема, мама! Если бы меня звали Эшли, жизнь была бы проще.
Она долго молчит, что-то обдумывая.
— Понимаешь, быть такой, как все, не так уж хорошо. Отказаться от этого может быть очень сложно… Сложно покинуть место, где люди боятся быть храбрыми. — На ее лицо ложится тень. — Я выросла в таком месте.
Мое дыхание становится еле заметным. Она редко говорит о себе, и я очень стараюсь не спугнуть ее. Хочу, чтобы она говорила дальше.
— В детстве, во Франции?
— Гм… До того дня, когда я встретила твоего отца, и не подозревала, насколько важно мыслить самостоятельно. Иметь открытый разум, верить в правду, верить в жизнь. — Она смотрит на меня озорным и немного смущенным взглядом. — Надеюсь, однажды, когда ты станешь взрослой женщиной, поймешь, почему я так рада тому, что ты другая. Тому, что ты — это ты.
Но будущее кажется мне таким далеким, а детство длится вечно, и я не знаю, сколько еще смогу выносить эту ситуацию.