Выбрать главу

— Знаю. — Полная возмущения, я шагаю рядом.

Мы исправляем ситуацию визитом в самое наше любимое место в мире, сыпем корицу в горячий яблочный сидр из «Старбакса» и переживаем столкновение с нормальностью.

Но глухота повторяется снова.

Я стою на руках на бревне, в четырех футах над полом, когда кто-то вдруг бьет по бревну так, что оно начинает дрожать. Потеряв равновесие, я падаю на мат и непонимающе оглядываюсь.

— Ты что, не слышала? Очередь Эшли! — Девочки встревоженно смотрят на меня.

Кажется, моя гордая улыбка немного их присмирила. Если я оглохну, у меня останется хотя бы это утешение.

Через два дня меня ведут чистить уши.

— Будет немного больно, — предупреждает врач и гладит меня по руке, опуская кресло горизонтально.

Она врет. Пятнадцатиминутная процедура причиняет такую боль, что потом мне с трудом удается стоять. Я полностью утратила равновесие.

После процедуры, за «лекарством» из «Старбакса», я клянусь, что больше никогда в жизни не пойду к людям в белых халатах. Обычно мы ходим к пахнущим пачули целительницам в цветастых юбках. Завариваем пару травок — и все приходит в норму.

А потом вдруг во время соревнования по гимнастике я понимаю, в чем дело.

Мы все выглядим очень симпатично в одинаковых трико с длинными рукавами — красных с серебряным кленовым листом. Волосы у всех затянуты в пучки и залиты лаком. Мы разминаемся для первого номера, когда меня пугает дикий вопль с трибун — папин боевой клич. После чистки ушей все стало ужасно громким.

Эшли касается моей руки и что-то говорит. Но я ее не слышу. Я напрягаюсь, внутри растет знакомая паника. Шэннон стоит рядом и бурно жестикулирует, но я не понимаю ни слова.

Нас замечает девочка из другой команды.

— Вы что делаете? — с интересом спрашивает она, и я понимаю, что ее слышу отлично. — Это шутка такая? Почему вы молча шевелите губами?

Я чувствую, как у меня открывается рот, и не могу закрыть его. Девочки вдруг оказываются страшно чем-то заняты: растягиваются, бегут на месте, напряженно смотрят в потолок. Меня заливает горячая волна унижения. Все это время они надо мной издевались, делали вид, что говорят, не издавая ни звука, заставляли чувствовать, что я схожу с ума. Я инстинктивно ищу поддержки у трибун. Семья заметила, что что-то не так. Папа строго смотрит на меня и указывает на глаза. В словаре сигналов, известных всем спортсменам, это означает «сосредоточься».

Разминая ноги, я пытаюсь спрятать боль. Может быть, улыбаться им в лицо было не самой лучшей идеей. Но я зашла слишком далеко, чтобы разворачиваться или менять курс. Что еще можно сделать в такой ситуации? Показать, что ты несчастна, и рассчитывать на чужое снисхождение?

Судьи поднимают красный флажок. Мой выход. Я сглатываю, вскидываю руки, приветствуя их, и улыбаюсь.

В жизни именно так и бывает? Ты не знаешь, сработает ли что-то, но идея кажется тебе неплохой, и ты идешь вперед, улыбаясь вопреки всему.

Безрассудный мамин оптимизм приводит к тому, что она не бросает попытки меня социализировать. Лично мне и без сверстников нормально, но мама успела основать в Ванкувере клуб математического счета, детский кукольный театр и художественную мастерскую, в которой огромная женщина в разноцветном балахоне говорит мне, что я трачу слишком много краски. Кажется, еще я трачу слишком много клея, глины, бумаги, блесток и ее терпения.

Остальные дети — хорошо воспитанные уроженцы Британской Колумбии, найденные мамой в магазине здоровой еды «Уайл Оутс» или в плавательном клубе. Они понимают концепцию умеренности, а я считаю, что бывает только «да» или «нет». Либо мне что-то запрещено, например сахар или негативное отношение к жизни, либо я лечу вперед на всех парах. Короче говоря, я — кошмар любого школьного учителя и мечта любого спортивного тренера.

Сегодня мне велено надеть красивое розовое платье и спуститься вниз в безбожные семь тридцать утра. Все собрались, чтобы отвезти меня в новое место под названием «воскресная школа». Меня смущает этот западный ритуал, и я несколько раз спрашиваю, почему именно сегодня, ведь мы могли бы поспать вместо этого. В смысле, почему бы не перенести все на вторник?

— Христиане ходят в церковь по воскресеньям. — Папа сворачивает на незнакомую улицу, обсаженную деревьями.

— Мы идем в церковь? — Я выпрямляюсь.

Раньше мне приходилось бывать только в храмах и ашрамах. Церковь, какая экзотика!

Я расправляю подол платья, мы заезжаем на парковку большого здания с заостренной крышей. Оттуда уже выезжает целая вереница минивэнов. Фрэнк ухмыляется, Кьяра слишком сочувственно гладит меня по плечу, и я оказываюсь в распоряжении мисс Лауры, очень жизнерадостной на вид женщины, которая пугающе веселым голосом спрашивает, как у меня дела. Как будто я слабоумная.