— Еще не пора? Тут все называется одинаково, какой-нибудь БаденВаденБургерДорф.
— Да, нам выходить. — Мама смотрит в билеты.
— Багаж к выходу, — приказывает папа, и я сую ноги в расшнурованные кроссовки.
Мы успеваем собраться примерно на четверть, когда понимаем, что очень плохо рассчитали время. Поезд уже замедляется и въезжает на станцию, а большая часть багажа так и лежит в купе. Мы с Фрэнком и Кьярой одновременно бросаемся вперед и застреваем в дверях, толкая друг друга.
Когда дверь открывается, у папы висит по сумке на каждом плече и одна на шее. Наклонившись над ступенями, он выкидывает все это из поезда. Фрэнк подходит к дверям следом за ним.
— Нет! — кричит папа. — Просто кидай!
Фрэнк выкидывает вещи из дверей. Они пролетают по воздуху и ударяются о платформу на глазах у изумленных пассажиров.
Игнорируя боль в запястьях, я хватаю последнюю сумку и бегу к дверям, когда слышу зловещий щелчок. Двери начинают закрываться. Моя семья смотрит на меня с платформы и тут же срывается вслед за поездом, размахивая руками:
— Прыгай, Бхаджан!
— Бхаджан, сюда!
Я лечу со второй ступеньки, двери поезда смыкаются у меня за спиной. Приземлившись на бок, я машинально сгибаю колени, перекатываюсь в сторону и неуклюже замираю.
Вот почему всех детей нужно отдавать на дзюдо — никогда не знаешь, где придется падать.
Когда мы оказываемся в Гамбурге, все вокруг кажется серым: небо, дома, шумная улица. Я толком не спала больше сорока восьми часов и не представляю, сколько сейчас времени. Знаю только, что стою у «Хауптбанхофа» — местное название вокзала, — дрожу и умираю от голода, а мама бьется в телефонной будке, пытаясь найти место, где мы могли бы остановиться.
— Ac-c-c-chtung![2] — орет кто-то, и мимо меня пролетает человек на велосипеде.
Я протираю глаза и смотрю, как он крутит педали с космической скоростью.
— Fahrradweg![3] — Тощая женщина чудом объезжает меня.
Если подумать, я никогда в жизни не видела столько великов. Наверное, несколько тысяч прикованы к металлическим перилам у вокзала, а другие со свистом пролетают мимо, надрываются звонками, несут на себе злых людей, которые кричат на меня.
Мои глаза наполняются слезами, но тут меня обнимают и дергают назад. Мама бросила трубку, которая болтается на шнуре, и стоит передо мной. Она расплывается перед глазами.
— Это велосипедная дорожка! Ты стояла прямо на ней!
— И откуда мне было знать?! — Я чувствую в своем голосе нотки истерики.
— Просто последи за чемоданами, мне нужно договорить. Твой отец хочет квартиру с кухней.
Я сомневаюсь, что сейчас подходящее время привередничать, но замолкаю и устраиваюсь на горе чемоданов.
Мне кажется, проходит несколько часов, когда меня наконец сажают в такси, а потом выгружают на другом, тихом тротуаре перед четырехэтажным многоквартирным домом. Морщинистая пожилая женщина стоит на крыльце и неодобрительно смотрит на нас.
— Это вы американские Робертсы?
Мы улыбаемся ей. Рады знакомству!
Она сводит седые брови пугающе медленно:
— Вы опоздали.
— Добро пожаловать в Германию, — вздыхает Фрэнк.
8 утра. Я просыпаюсь и сразу снова засыпаю.
8:10 утра. Опять просыпаюсь. Кьяра уже встала и собралась. Лицо у нее невозмутимое. Я бы хотела понимать ее, любить или не любить, но основная эмоция, которую она вызывает в людях, — это неловкость. Невозможность определить, кто же она такая. Иногда она замечает, что я смотрю на нее. Когда я встаю с кровати, она строго заглядывает мне в глаза. Одно ясно точно: мимо нее ничто не проходит. Мы с сестрой делим гостиную в двухкомнатной меблированной квартирке. Фрэнк живет в спальне, а мама с папой — в смежной студии. Если нельзя быстро найти квартиру с тремя спальнями, воспользуйтесь нашим рецептом.
Я совершила покупку, которая дает мне надежду на то, что в нашей новой жизни будет хоть какое-то постоянство, и теперь, с трудом разлепляя глаза, смотрю на трех своих золотых рыбок. Мой любимчик, Львиное сердце, подплывает ко мне и замирает на месте. Его легко отличить по экстравагантным оранжевым плавникам.
8:30 утра. Фрэнк плюхается на соседний стул и начинает набивать рот мюсли. Или надо называть его Роем? Наутро после приезда в Германию нам велели выбрать новые имена. На этот раз мы меняем не только фамилии. Поэтому Кьяра стала Сарой, Фрэнк — Роем, а я — Кристал. Пару раз я запнулась, назвав Кьяру или Фрэнка старым именем, но, в общем, мы приспособились. Я осторожно выбираю изюм из своей тарелки и протягиваю мерзкие ягоды Фрэнку, который как раз любит скукоженный виноград.