— Но почему?!
Она снова молчит, и плечи ее опускаются:
— Бхаджан, все, что мы делаем, мы делаем только для того, чтобы защитить вас. Я хочу, чтобы ты это понимала. — Она говорит очень быстро. — Иногда, если кто-то считает тебя преступником, тебе приходится стать им, чтобы сбежать. Твоему отцу нужны были деньги, чтобы мы могли уехать, и нам пришлось… — Она замолкает.
Я вижу, что ее лицо мгновенно меняется: она вспоминает, что рисковать нельзя.
Первый раз в жизни я не уверена, что хочу знать подробности. Что-то в этой истории нечисто, а мне просто хочется, чтобы все было нормально.
— Но у вас трое детей, — робко замечаю я. — Может, он перестанет за нами гоняться?
— Нет. — Она смотрит на меня. — Он не перестанет.
Глава 10
Гейдельберг, 9 лет
Трава у реки мягкая, зеленая и по-весеннему свежая, усыпанная цветами. Идеальное место, чтобы поваляться после заезда вдоль Неккара на роликах. В одной руке у меня булочка, в другой банан. С маленькой тележки, где продают свежее молоко, доносится классическая музыка. Местные, разной степени раздетости, загорают рядом, подставляя лица солнцу.
Я пристраиваю голову на вытянутую руку Фрэнка. Ветерок путает наши длинные волосы и приносит запах сирени и свежескошенной травы. Сквозь слипающиеся веки я наблюдаю за толстым шмелем. Он летит куда-то без всякой цели и басовито гудит. Сладость лета опьяняет его так же, как меня. Но, как и всегда, стоит мне по-настоящему расслабиться, как тут же возвращается тревога.
Южный город Гейдельберг невероятно отличается от морозного зимнего Гамбурга, но все-таки вся эта красота больше не способна скрыть ужасную реальность: наша семья разваливается. У нас нет ни шанса отдохнуть, перевести дыхание, нам все время приходится куда-то бежать. Угроза, исходящая от Стефана и спиннеров, пришла снаружи, с ней можно было справиться. Но теперь беда подкралась из куда более страшного места: изнутри.
Я переваливаюсь на бок и кладу руку на грудь Фрэнка:
— Как думаешь, он скоро снова начнет с тобой разговаривать?
Перед самым переездом в Гейдельберг Фрэнк поспорил с папой из-за какой-то мелочи. Кажется, мы все уже забыли, что это было. И папа просто-напросто перестал с ним разговаривать. Сначала я думала, что это пройдет. Очень странно с кем-то жить, встречаться каждый день и при этом не смотреть в глаза и не говорить ни слова. Раньше ничего подобного не случалось. Но прошло уже несколько месяцев, и этот конфликт потихоньку обретает ужасающее постоянство. В квартире ощущается холод, которого не было раньше.
— Пока я не начну перед ним унижаться. И то не факт. — Фрэнк дергает траву.
— Может, мне с ним поговорить…
— Не лезь в это, Бхаджан. Я серьезно. — Он резко садится и затягивает шнурки на роликах.
Мы останавливаемся на уличном рынке, покупаем столько персиков, что рюкзаки приятно оттягивают плечи, и едем дальше, спрыгивая с высоких тротуаров. Наступает ночь, мы катим по тихим дорожкам парка, колеса роликов ритмично гудят в тишине. Я на мгновение закрываю глаза и раскидываю руки. Волосы, отросшие до пояса, треплет ветер. Воздух обволакивает мою кожу, как шелк.
Некоторые ощущения остаются с тобой навсегда. Мы вместе скользим домой в темноте, и кажется, что это будет длиться вечно.
Через два дня Фрэнк опаздывает с тренировки, и, увидев его, я открываю рот. Он совершил радикальный поступок — отрезал длинный хвост, обязательный для сикхов. Брат лениво входит в дом. У него нормальная мужская стрижка в пару дюймов длиной. На лоб падают темные кудряшки. Я думаю, что раз уж папа делает вид, что его не существует, терять уже нечего. Я впечатлена. Короткая стрижка подчеркивает красоту лица Фрэнка: прямой нос, высокие скулы и крепкий подбородок. Но лучше всего глаза, темные и теплые. Он заметен в любой толпе. Я понимаю, что мы с Фрэнком питаем одну и ту же надежду: нарушение законов, которые вбивали в нас годами, заставит папу хоть что-то сказать.
Папа холодно смотрит на него, на мгновение останавливается, но потом, не произнеся ни слова, молча идет в кухню. Фрэнк закидывает на плечо рюкзак с формой, опускает глаза и тихо уходит к себе.
Две только что зажившие мозоли у меня на ладонях рвутся, оставляя на перекладине кровавые полосы. Далеко внизу стоит Анатолий в полиэстеровом спортивном костюме с зеленой полосой. Он приглядывает за мной на случай, если что-то пойдет не так. Папа решил платить ему за полный рабочий день, чтобы Анатолий с семьей переехал в Гейдельберг. Теперь у меня не осталось ни одного шанса бросить гимнастику. Спорт, который я когда-то любила, превратился в ежедневную пытку, она длится четыре с половиной часа и от нее нельзя избавиться.