Он говорит что-то о том, что я не уважаю их труд, что они дали мне все необходимое для успеха, но я вижу только провод. Растрепанным концом папа бьет меня по голой ноге, ниже обрезанных шорт.
Боль не так страшна. Ужасен удар по доверию. Я почти всегда хорошо себя веду. И вот одна маленькая ошибка… Я отвожу взгляд от провода и поднимаю глаза на папу. Он что-то говорит, но я смотрю на него, сжав зубы. Если он собирается снова меня ударить, пусть хотя бы посмотрит мне в глаза.
Он обматывает провод вокруг ладони и наклоняет голову набок.
— Мне это не нравится, — произносит он тоном помягче. — Чтобы выжить, нужна сила воли. Нельзя делать что-то только потому, что это делают все. Ясно?
Я киваю. Он уходит и закрывает за собой дверь.
Кьяра так и сидит с книгой за столом, спиной ко мне. Ее руки дрожат. Через некоторое время я встаю, чтобы покормить рыбок.
Клаус, хозяин нашей квартиры, начинает что-то подозревать. Когда мы въехали, он попросил документы, но, поскольку Наша Подруга тогда еще не сделала паспорта, мы назвали ему совсем другую фамилию. Но теперь он не унимается и постоянно требует документы, чтобы сделать копию для его записей. Мы недооценили серьезность бюрократических требований, и теперь Клаус говорит, что у нас проблемы. Мы пытались отвлекать его извинениями и шутками. Но немцы не настолько наивны, чтобы поддаться чужим чарам, и не настолько лживы, чтобы делать вид, что вы им нравитесь. Так что выбора у нас нет.
Я уже догадываюсь, что мы решим это тем же способом, что и всегда, то есть сбежим. Но кто позаботится о моих рыбках? Сюда мы привезли их на поезде, в пакете с водой, но взять их в самолет невозможно. Лежа в кровати, я мысленно составляю список своих вещей, распределяю их по чемоданам, которые поедут с нами, или по коробкам, которые где-нибудь останутся.
Дверь в комнату тихо открывается. Кьяра еще не легла, и я думаю, что это она. Но это Фрэнк, лохматый, в одних трусах.
Матрас прогибается, когда он ложится рядом со мной и натягивает на себя одеяло.
— Привет. — Я протираю глаза. — Кошмар приснился? — Обычно это я бегу в комнату брата, хватаю его за плечо и требую объяснить, к чему снятся такие ужасы.
— Нет, просто соскучился.
Он вытягивает руку, чтобы я положила на нее голову. От него приятно пахнет хлоркой и свежим голубым мылом, которым он пользуется. Я закрываю глаза и забываю о списках.
Иногда ты не понимаешь, что происходит, но при этом какой-то инстинкт предупреждает тебя об опасности. Когда я чувствую, как его рука ползет по моей голой ноге, забирается под футболку и стягивает с меня трусы, я сразу же распахиваю глаза. На мгновение наши взгляды встречаются. Фрэнк какой-то не такой: очень напряженный, но при этом явно не может сосредоточиться. Он поворачивается и оказывается на мне, задирает мою футболку, и я чувствую его теплую кожу. Он такой огромный и сильный, что все остальное отходит на задний план.
Мир съеживается. Остаются только мышцы на его спине, подчеркнутые лунным светом, щетина, царапающая мою щеку, когда он прячет лицо у меня в волосах. Даже мое замешательство куда-то делось. До этого мгновения я не понимала, какой Фрэнк большой и сильный. Удивительно, можно прожить рядом с кем-то всю жизнь и не заметить чего-то очевидного. Например, ширину и твердость его ладоней. Эти ладони сжимали мои локти, помогали мне переходить тысячи улиц по всей планете, направляли меня. Его длинные пальцы с квадратными ногтями водили по строкам «Доктора Сьюза», когда он учил меня читать. А однажды его руки выдернули меня из разрывного течения на пляже Бонди, когда я ушла под воду… Я одновременно знаю Фрэнка и не знаю.
Когда он гладит меня по волосам и шепчет «Бхаджан…», его голос кажется сиплым и измученным. Я пытаюсь повернуться к нему, разглядеть его, глажу его покрытые веснушками плечи. Но он отворачивается, и я чувствую ногой что-то твердое. Я не знаю, что это, но все равно все понимаю.
Мне кажется, я теряю ощущение времени. Когда он прекращает, я чувствую, что он с трудом удерживается от чего-то. Какое-то время он смотрит в потолок, на светящиеся планеты, которые я туда наклеила. По его профилю мне становится ясно, что он хмурится. Он коротко сжимает мою руку и произносит слова, которые я не разбираю. Дверь тихо закрывается за ним.
Мне девять, ему девятнадцать, и я понимаю, что все непоправимо изменилось.
Кьяра возвращается поздно, двигается тихо, чтобы не разбудить меня. Я снова надела трусы и футболку и лежу на боку, притворяясь спящей. Мысли текут во всех направлениях, сталкиваясь друг с другом.