— Пить хотите? — Мужчина держит пару банок колы.
— Спасибо, — говорю я, — но мне нельзя лимонад.
— Правда? И почему? — Он сводит брови, и морщины становятся глубже.
— В нем очень много сахара.
— Я обе выпью. — Моя соседка впервые подает голос. Он хриплый и тихий.
Она берет обе банки и поворачивается ко мне спиной.
— Если тебе что-то понадобится, просто постучи в стекло, о’кей? — говорит женщина, собираясь выйти.
— Хорошо. На самом деле… — Я наклоняюсь вперед и упираюсь руками в колени.
Мне ужасно хочется колы. Я почти вижу, как пью ее огромными, жадными глотками, и мне кажется, что ее насыщенный вкус смоет привкус страха. Они задерживаются перед открытой дверью и выжидающе смотрят на меня.
— Вызовите адвоката, будьте любезны, — вежливо прошу я.
Через несколько часов назначенный судом адвокат, умный на вид мужчина далеко за сорок, сидит за столом напротив меня. Коп, который привел меня сюда, громко хлопает дверью и оставляет нас наедине. Адвокат кажется удивленным. Я тощая, в свободной футболке, на которой изображена бабочка, волосы стянуты в высокий хвост.
— Как себя чувствуешь? — спрашивает он, доставая ручку.
— Хорошо.
— Не считая того, что ты в тюрьме? — Глаза у него смеются, и я понимаю, что мы поладим.
— Конечно. — Я кладу руки на стол, сглатываю и улыбаюсь. — Мы же это исправим, правда?
Пытаясь сложить в голове историю, я ощущаю нечто странное. Не то чтобы я расслабилась… наоборот, подобралась и сосредоточилась. Всего пара часов за решеткой, и я уже выражаюсь как преступница. В отличие от жизни на воле здесь как будто больше свободы. Больше возможностей использовать свои навыки.
Адвокат устраивает так, что меня не отводят обратно в камеру. Копы из отдела по борьбе с преступлениями против собственности соглашаются, что мне лучше посидеть в конференц-зале. Здесь я могу попить воды и, пока адвокат ждет результата своих звонков, обсудить с ним недостатки судебной системы по делам несовершеннолетних.
— Мне так редко удается по-настоящему поговорить на работе, — вздыхает он. Я понимающе киваю. — По дороге сюда я видел некоторых заключенных.
Мы закатываем глаза, сочувствуя друг другу, и тут женщина-офицер машет мне рукой.
— Ладно, вали домой до суда. — Она провожает меня наружу. Лицо ее как-будто все состоит из острых углов. — Что, полегчало? — спрашивает она.
Но пока мы идем по стерильнобелым коридорам, и двери закрываются за мной уже по пути на свободу, я чувствую, что мне стало гораздо страшнее. Конечно, в тюрьме опасно, но здесь есть правила и законы. Кажется, это давало мне ощущение безопасности. Теперь я отправлюсь домой, где может случиться все, что угодно.
Сильно ли рассердятся родители? Да, я могла выдать нас всех. Но это волнует меня гораздо меньше, чем возможная утрата доверия. Мы всегда можем снова сбежать. Я поеду куда угодно, сделаю что угодно, лишь бы мы были вместе. Мне важно только то, что они обо мне думают.
Дома я лежу в кровати, вытираю слезы и смотрю на звездочки на потолке. И тут слышу тяжелые папины шаги. Я замираю. Мне страшно. Через мгновение его темная фигура нависает надо мной. Я инстинктивно ищу глазами электрический провод и чувствую запах пряного одеколона, когда отец садится на мою кровать.
— Хочу рассказать тебе кое-что, и это, как я надеюсь, позволит тебе взглянуть на жизнь с другой стороны, — объявляет он и осторожно берет мою холодную руку в свою. Страх уходит, но я ощущаю такую слабость, что не в силах пошевелиться. — Если ты не был привлечен к уголовной ответственности, то и не жил.
— К уголовной ответственности? Это что? — Я поворачиваю голову на подушке.
— Арест. Обвинение в серьезном преступлении… Знаешь, это может больше не повториться, но этот опыт закалит тебя.
Я смотрю на него, разинув рот.
— Бхаджан, люди живут всю жизнь, боясь неизвестного. Того, с чем они не сталкивались. Ты побывала в тюрьме. Это прошло. И, — он подается вперед, глаза его сверкают в свете луны, — добро пожаловать в высшую лигу!
Глава 22
Вирджиния, 13 лет
Фрэнк!
Кьяра говорит, что я зануда и зубрила, но если Джорджу Бушу судимость за вождение в нетрезвом состоянии не мешает баллотироваться в президенты, я не понимаю, почему привод в полицию должен помешать мне в чем-то.
Судья не поверил ни одному слову из моей истории, и меня приговорили к социальным работам — уборке в местной школе — и групповым беседам с другими несовершеннолетними преступниками. Так что один из нас все-таки попал в нормальную школу, пусть и в роли уборщика и после окончания учебного дня.