Я не могу сдержать улыбки. Мы начинаем двигаться — он ведет. Я опускаю голову на его широкое плечо, и, несмотря на все, что случилось, на всю мою боль, мы снова оказываемся под звездным покрывалом, я обнимаю его липкими от бананов руками, и мы танцуем, как будто можем верить в завтрашний день.
Музыка тает, и я не хочу открывать глаза. Мы в бальном зале отеля — почти все, но одного не хватает.
Холодное пасмурное небо нависает над землей, но зрители на стадионе в Кливленде настолько наэлектризованы, что не замечают этого. Приятно снова оказаться рядом с израильской командой и увидеть их дружелюбные лица. Но я жалею, что они приехали: предпочитаю не смешивать разные периоды жизни. Видеть людей, которые были рядом несколько лет назад, видеть нашу семью их глазами — значит замечать, как все изменилось.
Я уже чувствую, что папино терпение скоро лопнет. Сегодня, сидя за рулем микроавтобуса, он наорал на тренера Захаву за то, что она перебила его и предложила другой маршрут. Он не привык столько времени проводить с людьми, которых учил не он.
Пока команда получает бейджики, я смотрю на огромную арену, уже заполненную зрителями. Музыка эхом отдается от бетонных стен, торговцы разносят лимонад и попкорн. Здесь собралось более трех тысяч гимнастов, но сегодня состязается элита. На маты выходят лучшие из лучших. Травмы забыты, улыбки натянуты на лица. Я стою рядом с израильской командой, на мне старый израильский костюм. К счастью, я просто болею за них, потому что недавно сломала ребра. Жуткое падение произошло на последних соревнованиях. Я так часто падаю теперь, как будто полностью лишилась координации.
Разглядывая ряды зрителей, я замечаю, как мелькают израильские флаги: бело-голубой заметно выделяется среди буйства всевозможных цветов. Звучит гимн команды. Мне кажется, что кто-то зовет меня по имени, но моя семья сидит с другой стороны. Отсюда их даже не видно.
И тут я вижу, как Фрэнк встает перед сидящими впереди зрителями и машет мне. Я замираю. Он в джинсах и черной футболке, небрит несколько дней. Это невозможно. Он же в Нью-Йорке! Я так давно его не видела…
— Бхаджан!
Мое настоящее имя обжигает меня. Я бегу мимо гимнасток, мимо тренеров и медиков и наконец оказываюсь рядом с братом.
— Привет, Бхаджан! — Он радостно улыбается, но вблизи видно, как он изменился.
— Что ты здесь делаешь?
— Я тоже рад тебя видеть, нахалка, — отвечает он, изучая мое лицо.
— Но я не это имела в виду! — Я сбита с толку. — Просто это неожиданно… не знаю…
Я нерешительно делаю шаг вперед, он ставит на пол темную сумку и обнимает меня.
— Ребра слева, — говорю я.
Он привык к спортивным травмам, моим и своим, и не задает лишних вопросов. Я улыбаюсь. Он пахнет так же: как голубое мыло и как мой друг.
— Ты когда приехал? Ты в одном отеле с нами?
— Только что. Никто не знает.
— Мама с папой не знают? — Я не могу представить, чтобы событие такого масштаба прошло мимо них.
— Ты же просила меня приехать, помнишь? В письме? Я сел на автобус и приехал.
Когда я писала письмо, то и подумать не могла, что человек, живущий в Нью-Йорке настоящей интересной жизнью, прислушается ко мне, прочитает написанное между строк и приедет. Я смотрю на него, пытаясь все это осознать. Вытянув руку, он сравнивает мой рост — а я не перестаю расти — со своими неизменными шестью футами двумя дюймами.
— Бхаджан, ты точно не на стероидах?
— Они замедляют рост.
Я отвожу его руку и изучаю следы, которые оставил минувший год. Гнев, застывший в его глазах, исчез. Фрэнк стал старше и выглядит измотанным. Он набрал вес, потому что больше не тренируется каждый день. И больше не кажется худым и голодным — теперь он крепкий.
— Ты стал… взрослее, — говорю я.
— Я просидел в автобусе двадцать часов, это любого состарит. А ты выглядишь усталой.
Я молча киваю.
— Хочешь лимонада? — Фрэнк достает из кармана мятые банкноты.
— Там сахар.
— Ты подросток. Думаю, пару чайных ложек ты переживешь.
— Ты ешь сахар в Нью-Йорке?
— Как я по тебе скучал! — Он хохочет, запрокинув голову, и вдруг рядом появляется мама.
Последний раз они разговаривали перед его отъездом. Теперь они неуклюже обнимаются. Реальность возвращается. Я ловлю взгляд отца с трибун. Лицо у него каменное.
— Пошли поговорим, Фрэнк. — Мама машет рукой в сторону коридора. — Бхаджан, вернись к команде, пожалуйста.