Он шагает вперед, заслоняя от меня лампу. Я замираю, глядя на его силуэт, окруженный светом.
— Давай поговорим о правильном и неправильном. Правильно хранить верность семье и защищать ее любой ценой. Думаешь, так просто было охранять вас всех по всему миру двадцать лет?
— Но…
— Что но?
Этот вопрос — испытание. Я молчу и не двигаюсь. Он снова начинает говорить, спокойно и уверенно, так что я понимаю, что он скажет мне правду.
— Ты хочешь знать, что случится, когда нас найдут. — Внезапно я чувствую, что не так уж этого и хочу. — Тебя от нас заберут. Дальше возможны два варианта. Ты несовершеннолетняя, так что тебя отдадут в приемную семью, людям, которые занимаются этим, чтобы получать пособия. Там тебя будут насиловать. Обязательно. Или тебя отправят к твоему безумному деду, который пытается нас уничтожить уже двадцать лет. И ты сама увидишь, что тебя ждет. Ты этого хочешь?
В горле встает комок — комок чистой паники, который мешает дышать.
— Эй… — Его голос звучит уже мягче. — Не реви и посмотри на меня.
Я вытираю с лица горячие слезы.
— Нельзя получить все, Бхаджан. Если ты хочешь иметь право голоса, нельзя вести себя как истеричный ребенок. Ясно?
Я киваю, пытаясь это осознать.
— Нужно быть сильной. Это поможет. Я буду защищать тебя, но ты должна учиться.
Безопасность. Я беру себя в руки. Наша семья будет в безопасности.
— Хорошо. А теперь иди к себе.
Мне нужна поддержка, и я медлю.
— Скоро я к тебе зайду. Если ты будешь плакать, — предупреждает он, — я тебя ударю.
Неверными шагами я поднимаюсь к себе.
Кьяра все еще говорит по телефону, но я понимаю, что теперь на том конце провода брат. Лестницу покрывает ковер, так что мои шаги не слышны. Я замираю, чтобы она меня не увидела.
— …Понимаю, что в Нью-Йорке трудно. Фрэнк, я знаю, с чего все это началось, но я на твоей стороне.
Я сжимаю перила.
— Правда, я хочу помочь. Конечно, я серьезно. Я уже говорила с папой, и он согласился. Просто приезжай домой, и мы отдадим тебе документы. Конечно, мы тоже устали! Понимаю!
Я никак не могу сообразить, что она делает. Она снова меня опередила и играет в игру, о существовании которой я даже не подозревала. Зачем говорить Фрэнку, что он получит документы? Она тоже хочет, чтобы он приехал и мы все поговорили? Они правда найдут компромисс? Я потираю лоб рукой.
— Просто обещай, что не пойдешь в полицию — и получишь паспорт. Так будет лучше. Бхаджан останется в безопасности, а ты сможешь жить, как захочешь.
Я резко делаю шаг вперед. Не представляю, о чем она, но меня впутывать не надо.
Кьяра замечает меня.
— Фрэнк, мне пора, я перезвоню. — Она вешает трубку.
Мы смотрим друг на друга. Наши глаза на одном уровне.
В своей комнате, лежа на белом кружевном покрывале, я очень хочу заплакать. Расслабить затекшие плечи и дать волю слезам. Терпи, терпи! Тянутся минуты.
Дверь распахивается без предупреждения. Он никогда не стучит, хотя мама постоянно говорит, что я уже взрослая. Смотрю на него сухими глазами (я не плакала!) и не задаю вопросов.
— Хорошая девочка, — кивает он и уходит.
Глава 25
Вирджиния, 13 лет
В сгустившихся сумерках листья кажутся тенями, дрожащими на холодном ветру, пока свет наших фар не раскрашивает их в яркие цвета: желтые, алые, багряные.
— Будешь делать коллаж? — спрашиваю я и включаю обогреватель «линкольна».
Мы с мамой возвращаемся из балетного класса. Она может взять кучу листьев и превратить их в произведение искусства, засушив сначала между страниц толстой книги, а потом разложив на бумаге и добавив акварели.
Мама смотрит на трепещущие от предчувствия скорых холодов листья и кивает:
— Если ты поможешь мне их собрать.
— Договорились.
— Как тебе занятия?
Это непрофессиональный балетный кружок, часть ее десятилетнего плана по социализации Бхаджан.
— Отлично, — невозмутимо отвечаю я. — С каждым разом я все лучше интегрируюсь в общество.
— Бхаджан! Дело не в коммуникационных навыках…
— Да ладно. — Я смеюсь.
— Брось! — Она машет рукой. — Это было тогда, когда ты проводила время только со взрослыми.
— Помнишь, я попросила тебя отвести меня на площадку к детям и представилась там официально, как на конференции ООН?
Мама чуть наклоняет голову, как будто видит маленькую меня в темноте за стеклом: я растрепана и очень осторожно выглядываю из-за ее спины.
Мы едем молча, фары иногда выхватывают что-то из темноты, и тут звонит телефон. По жесту, которым мама берет трубку, я понимаю, что это мой отец.