Через несколько минут мы останавливаемся. Я снова открываю глаза и обнаруживаю, что мы пришвартовались в тихой, темной зоне аэропорта.
Короткая Стрижка быстро проходит вперёд, чтобы открыть дверь самолёта. Выглянув на улицу, я вижу высокую передвижную лестницу, придвинутую к самолёту так же, как у президентского Борта №1.
Я сглатываю.
Как Данте смог заполучить такое особое отношение?
Но сейчас не время задавать этот вопрос. Мужчины в костюмах подгоняют нас вниз по крутой лестнице, и все, что я могу делать, чтобы не отставать, это следить за своими ногами во избежание падения. Эти парни явно знают своё дело. Я по-прежнему слышу громкие протесты пассажиров в салоне самолета, пока двери не закрываются позади нас.
— Всё в порядке, — тихо говорит Данте, пока мы идём к терминалу. — Не бойся.
— Где мы? Куда мы идём? — спрашиваю я. — Почему ты берёшь меня с собой?
— Я не хотел оставлять тебя там, — объясняет он спокойно. — Никто не знает, что случилось. Они считают, что это террористы. Они закрывают аэропорт. Ты можешь застрять здесь на несколько часов или даже дней. Я не хочу этого. Мы находимся в охраняемом неиспользуемом терминале. Я обещаю тебе, что ты в безопасности со мной. Мы собираемся вернуться в Схипхол по защищённому туннелю, а затем мы отвезем тебя туда, куда тебе нужно.
— Эм, а куда ты направляешься?
— Я собирался присоединиться к моему отцу в Лондоне, — говорит Данте, его глаза слегка обеспокоены. — Но теперь я, вероятно, вернусь домой.
— Но как? — спрашиваю я в замешательстве. — Ты только что сказал, что они закрывают аэропорт.
— Я не уверен, — отвечает он. — Рассел? Как мы вернемся домой?
Короткая Стрижка оборачивается.
— Частные вертолеты на пути к нам. Мы отправимся в Салоники (Прим. пер.: второй по величине город Греции), а затем возьмём катер до Кабреры. Мы будем дома в кратчайшие сроки. И мы не делаем никаких крюков, Данте.
— Домой? — вскрикиваю я, прежде чем я могу себя остановить. — К тебе домой? В Кабреру? Мой отец убьёт меня. Разве ты не можешь просто отпустить меня? Я могу взять билет в Евротоннель (Прим. пер.: тоннель, соединяющий континентальную Европу с Британскими островами, проходящий под проливом Ла-Манш).
Во всяком случае, мне всегда нравилось кататься на поезде под Ла-Маншем. И это забавное название — Евротоннель.
Короткая Стрижка уже качает головой.
— Очевидно, что, если аэропорты будут закрыты, они также закроют Евротоннель. Я предполагаю, что весь общественный транспорт будет закрыт, пока они не выяснят, было ли это террористическое нападение.
Данте смотрит на него.
— Мы должны подбросить Риз, — спокойно говорит он. — Её отец будет волноваться.
— Это не так просто, — отвечает Короткая Стрижка. — Я уверен, что паром не будет работать. Твой отец не хотел бы, чтобы я делал крюк, Данте. Прости. Твоя безопасность — это то, за что мне платят. Мы все отправляемся домой. Риз может позвонить отцу оттуда. Конец истории.
— Рассел, — начинает Данте, его взгляд становится ледяным. — Ты не можешь мне приказывать. Я хочу отправить Риз к её отцу. Сделай это.
— Мистер Гилиберти, — официально отвечает Рассел. — Хотелось бы, чтобы я мог выполнить вашу просьбу. Но у нас есть специальный план эвакуации, чтобы обеспечить вашу безопасность. По указанию вашего отца мне запрещено отклоняться от плана в этих случаях. Я прошу прощения. В этой ситуации приказ вашего отца превосходит ваши указания.
Данте молча смотрит на него, прожигая взглядом.
— Очень хорошо, — наконец, отвечает он ледяным голосом.
Упс. Между этими двумя нет любви. Это очевидно. Должна ли я беспокоиться об этом? Этот парень же не входит в программу защиты свидетелей или что-то в этом роде, не так ли? И эти ребята — его обработчики? (Прим. пер.: дословно — «хендлеры», то есть люди, осуществляющие контроль свидетеля и наблюдение за ним) Что за чёрт?
Данте поворачивается ко мне, и тон его голоса меняется на приятный и завораживающий.
— Риз, прошу прощения. Похоже, мы должны вернуться в Кабреру по протоколу безопасности. Но уверяю, мы доставим тебя к твоему отцу в ближайшее время. Я даю тебе слово, что ты будешь в безопасности с нами.
Я киваю и сглатываю, что звучит громко в повисшей тишине. И тогда я вспоминаю про свой мобильный телефон. Это же двадцать первый век. Я могу позвонить моему отцу.
Прямо сейчас.
И если окажется, что я путешествую с психопатом или преступником, мой отец может прийти и спасти меня. Я имею в виду, он же работает в АНБ. У него должны быть какие-то связи и спутники, чтобы отслеживать моё точное местоположение. Вытаскивая телефон из кармана, я включаю его и провожу пальцем по экрану, чтобы разблокировать его. Трясущимися руками я набираю номер отца.
Нет гудка.
Я пробую снова.
На этот раз я слышу автоматическое сообщение, которое озвучивается сначала на голландском, а затем на английском: «Все линии в данный момент заняты. Повторите попытку позже».
Отлично.
— Не волнуйся, — успокаивает меня Данте, положив руку на моё плечо. — Все будет хорошо.
— Откуда ты знаешь? — бросаю я ему вызов.
— Просто знаю, — пожимает он плечами. — Это всегда так.
Я не могу поспорить с его логикой. За семнадцать лет моей жизни не было ничего, что, в конечном счёте, оказывалось бы правильным. Но, честно говоря, я никогда не покидала аэропорт с совершенно незнакомым человеком, который, возможно, тоже был преступником.
Боже мой! Я такая идиотка.
Я полностью облажалась.
Чувствую, моему отцу придётся опознавать мои части тела.
Я почти уверена в этом.
Мы выходим из затемнённого терминала, где нас уже ждут два больших чёрных внедорожника с тонированными стёклами. В стороне стоит человек из охраны аэропорта. Он берёт наши паспорта и сопровождает, указывая путь и поспешно разговаривая с Расселом.
Я начинаю быстро придумать, как бы сказать Данте, что я передумала и хочу остаться, но что-то удерживает меня. Не уверена, что именно. Крохотная мысль на задворках моего разума твердила мне сохранять спокойствие. Моя мама всегда говорила: «Доверяй своей интуиции». И прямо сейчас, по какой-то причине, моя интуиция говорит мне, что Данте — хороший человек, что с ним я буду в безопасности.
Я искренне надеюсь, что моя интуиция не сумасшедшая.
Четверо мужчин в костюмах забираются в первый внедорожник, а Данте, Рассел и я садимся во второй. Я опускаюсь в мягкое сиденье, и кожаная обивка холодит мою кожу. Я тяну рубашку вниз, чтобы прикрыть обнажившуюся нижнюю часть спины, а затем поворачиваюсь к сидящему рядом со мной Данте.
— Кто ты?
— Данте Гилиберти, — отвечает он, произнося Гилиберти как Гили-беэр-ти (Прим. пер.: средняя часть фамилии Данте звучит как «беэр»; в английской транскрипции «bear» означает «медведь»), и смотрит на меня, смущённый моим вопросом. Но он должен понимать, почему я интересуюсь.