— Не знаю! — рявкнула я.
— Нет, ты скажи! Ему того, брюхо не мешает?
Я едва сдержалась, что не зарычать, понимая, что от этого будет только хуже. К счастью, в этот момент в класс вошла сеньора Вийера, и разговор прервался. Но после репетиции меня ждала ещё одна беседа. В нашу гримёрную из гримёрной солисток соблаговолила явиться сеньорита Сантос.
— Можно? — вежливо спросила она, присаживаясь рядом со мной на место уже ушедшей Луселии. Я пожала плечами и нагнулась зашнуровать ботинки.
— Зачем ты вчера обидела сеньора Коменчини? — спросила Жоана.
— Я не просила его ко мне приходить.
— Анжела, — покачала головой Жоана, — разумеется, ты его не просила, он сам к тебе пришёл, и тебе очень повезло, что он пришёл именно к тебе.
— Повезло?!
— Конечно. Многие начинающие танцовщицы довольствуются торговцами и чиновниками, в лучшем случае — офицерами. А сеньор Коменчини… Ты хоть знаешь, какое у него состояние?
— Не знаю и знать не хочу.
— И совершенно зря. Он может снять тебе квартиру, а то и дом, подарить экипаж, нарядить как куколку, увешать драгоценностями… И всё это, заметь, не залезая в долги и не закладывая собственное имущество, так что ты можешь не бояться, что в один прекрасный день к тебе явится судебный пристав и конфискует всё подаренное. Вот, посмотри, какое на мне платье, — она поднялась и медленно повернулась кругом, давая мне возможность во всех подробностях рассмотреть действительно дорогой, элегантный и отлично сшитый наряд. — Неужели тебе не хочется иметь такое же?
— Нет, — изрядно покривив душой, сказала я.
— Анжела, — Жоана вздохнула. — Ты хотя бы понимаешь, что второго шанса тебе может и не представиться? Чего ты ждёшь? Прекрасного принца на белом коне? Или герцога ди Соуза? Кто ты такая? Всего лишь танцовщица кордебалета. У тебя нет ни денег, ни связей, ни покровителя, ни, давай уж начистоту, какого-то выдающегося таланта, чтобы ты могла рассчитывать на что-то большее. Неужели ты хочешь всю жизнь прозябать в своём пансионе, считать гроши, выслушивать попрёки этой грымзы Вийера? Кстати, сеньор Коменчини может продвинуть тебя и в театре. У него тут друзей хватает.
Я промолчала, делая вид, что занята лентами шляпки.
— Что скажешь?
— А тебе какое дело, где я живу и какие гроши считаю? — спросила я, глядя ей в глаза.
— Да никакого, — пожала плечами Жоана. — Просто жалко тебя.
— В кордебалете ещё полсотни девушек. Пожалей любую из них, а меня не надо.
Вскоре я убедилась, что сеньор Коменчини и в самом деле не привык отступать. Он буквально преследовал меня, подкарауливая и у театра, и у пансиона. Однажды мне лишь с большим трудом удалось отвязаться от него по дороге на моё очередное внеплановое занятие, отовравшись, что меня ждёт педагог. Я начала прятаться, опасаясь лишний раз выходить на улицу, но полностью запереться в четырёх стенах было, разумеется, невозможно. Кроме того, на меня неиссякающим дождём сыпались цветы, подарки и записки. Цветы и подарки я неизменно возвращала, записки либо тоже отправляла обратно, либо выкидывала в ближайшую мусорную корзину. К этому ещё прибавлялись постоянные приставания Паолы, да и другие девушки, включая Бьянку, с интересом следили за перипетиями этого состязания, гадая, кто кого переупрямит. Похоже было, что полоса моего необычного везения кончилась, началась полоса неудач.
Мне пришлось изменить даже своей привычке стоять за кулисами, досматривая любимые сцены из балетов. Но пропустить финал «Франческо и Джильды» я не могла. Затаив дыхание, я смотрела, как Энрике Корбуччи поднимает на руки бездыханное тело возлюбленной перед тем, как выпить яд. И, хотя я видела этот балет уже множество раз, мне так и хотелось крикнуть ему: «Да повремени ты чуть-чуть! Она ведь сейчас очнётся!» Но спектакль шёл своим чередом, и вот уже воскресшая Марсела Мачадо заломила руки над трупом Франческо. Вот-вот должны были вбежать люди, Марсела протянула руку к поясу Энрике… Музыка играла дальше, а Марсела всё шарила по бархатному колету в поисках кинжала, которым должна была заколоться. Наконец, с заметным опозданием, она вскинула вверх по-прежнему пустую руку и, пропустив несколько движений, на которые у неё уже не оставалось времени, возила воображаемый кинжал себе в грудь.
Я посторонилась, пропуская траурную процессию, уносившую со сцены бездыханные тела. За кулисами обоих поставили на ноги, Марсела несколько секунд постояла, бессмысленно оправляя на себе платье, а потом шагнула вперёд и со всей силы залепила Корбуччи пощёчину.