Мы медленно двинулись к библиотеке. В ней было совсем пусто.
— Анжела, — произнёс Андрес, когда мы переступили порог, — я хочу видеть вас, встречаться с вами… Но у меня всё время такое чувство, будто вы играете мной. Вы то отталкиваете меня, то приближаете. Скажите мне прямо — вы не хотите меня видеть? Тогда я и впрямь никогда вас больше не потревожу.
— Андрес, я совру, если скажу, что совсем не хочу вас видеть, но я не могу предложить вам ничего, кроме дружбы. Если вы хотите большего, не утруждайте себя. Хотя видеть вас своим другом я была бы рада.
— Вот как? Скажите мне, только честно — вы отказываете мне из-за другого человека?
Я замялась.
— Ну же! У вас есть возлюбленный?
— В том смысле, в каком это обычно понимают — нет.
— А в каком же? Ради бога, сеньорита, объясните яснее!
Я подняла на него глаза, удивлённая изменившимся тоном.
— Сеньор, вы хорошо начали этот разговор, но я никак не думала, что вы с такой настойчивостью станете требовать у меня объяснений. Не имея к тому же на это никаких прав. Благородному человеку должно быть достаточно услышать слово «нет», чтобы сразу оставить какие бы то ни было поползновения.
— Ах, вот как? Значит, вы мне всё-таки отказываете?
— Я вам уже всё сказала, и больше мне нечего добавить.
— Значит, вы любите. Иначе вы отказались бы отвечать.
Я промолчала.
— Что же вы молчите? Кто ваш любовник?
— У меня нет любовника, — резко сказала я.
— И почему же, интересно? Из-за его благородства или вашей добродетели? Или, быть может, вы играете им, точно так же, как и мной? Вот она — добродетель актрис! Повести за собой на верёвочке, манипулировать чужими чувствами, наслаждаясь своей властью над тем, кто вас любит! Набивая себе цену, выбирая того, кто может дать больше, чтоб, не дай боже, не продешевить! Вы обманщица, и мой вам совет — проявите немного несвойственного вам милосердия, выберите господина с тугим кошельком и бесчувственным сердцем! Ему вы обойдётесь куда дешевле, чем людям, умеющим чувствовать и любить!
Неприятно поражённая, я молча смотрела на него. И это Андрес? Сдержанный, благовоспитанный Андрес, друг детства, добрый знакомый, к тому же влюблённый в меня, как утверждал Леонардо?
— Вы не знаете, что ответить?
— А зачем вам мой ответ? Вы слышите себя куда лучше, чем меня. Вы уже всё себе объяснили, и мои слова излишни.
— Тогда всего хорошего, сеньорита! — Андрес гордо шагнул было прочь, но тут же обернулся: — Надеюсь, — саркастически осведомился он, — вы не прекратите танцевать, когда, наконец, выберете кавалера себе по вкусу? Танец — это единственное, что может оправдать ваше существование, обидно было бы променять его на дарёное богатство. Вы позволите и дальше наслаждаться вашим искусством?
Я пожала плечами.
— Наслаждайтесь, кто ж вам запретит?
— Спасибо! На сцене ваше притворство куда уместнее.
Он снова отвернулся. Не нужно было его останавливать, всё уже сказано, пролитое вино в бутылку не вернёшь. Не нужно… Но именно в этот момент обида, медленно входящая в меня, как игла под кожу, задела чувствительную жилку, и меня прорвало:
— Притворство? А ну-ка, ответьте мне, сеньор ди Ногара, когда это я притворялась, когда вас обманывала?
Андрес повернулся, но ответить не смог. Я просто не дала ему такой возможности, меня уже несло. Я понимала, что сейчас подтверждаю его худшие подозрения, но остановиться не могла.
— Разве я когда-нибудь пыталась казаться иной, чем я есть на самом деле? Разве я когда-нибудь утверждала, что я — невинный ангел? Или, может, я когда-нибудь тянула с вас деньги?! — выкрикивала я. — Вы сами всё себе выдумали, сами! Я вас не заставляла! И бегать за собой я вас не заставляла тоже! Ах, вас, бедного-несчастного, повели на верёвочке? А вы не ведитесь! Поищите добычу посговорчивей, ту, что обойдётся вам дешевле!
На этом мне пришлось остановиться — иначе в голос прорвались бы душившие меня слёзы. Мы молча стояли друг против друга, и счастье, что вокруг не было никого, кто мог бы наблюдать эту сцену.
— Вы казались невинным ангелом, — наконец ответил Андрес. — Ваше лицо может ввести в заблуждение кого угодно. Ввело и меня.
— Я его не выбирала, — уже спокойнее отозвалась я. — Соль так же бела, как сахар, и невнимательный человек может их перепутать. Но не вина соли в том, что она оказалась не сладкой.
Теперь уже он, не отвечая, смотрел на меня.
— Прощайте, сеньор ди Ногара, — сказала я и быстро пошла прочь от него, по направлению к парадной лестнице.
Этот разговор оставил после себя очень неприятное впечатление. Я снова и снова перебирала его в памяти, пытаясь понять, как получилось, что человек, которого я знала, пусть не очень хорошо, но всё же, как мне казалось, достаточно, вдруг бросил мне в лицо несправедливые и необоснованные обвинения. Ведь начиналось всё и впрямь хорошо. Он извинился, попытался выяснить, есть ли у него шанс получить моё расположение… А потом? Какие мои слова могли вызвать такую реакцию? То, что я отказалась внятно ответить на его вопрос? Но ведь у каждого человека есть право на тайну, я, например, не стала бы расспрашивать его о том, чего он не хочет говорить. Или стала?