Но в любом случае, его оскорбления не оправдываются ничем. Может, оно и к лучшему, что он проявил себя во всей красе. Избавил меня от лишних сожалений. А то ведь я могла и впрямь стать его другом, и тогда то, что он выплеснул на меня сегодня, причинило бы мне ещё больше боли.
А на следующий день я услышала наконец долгожданный голос:
— Ты и в самом деле хочешь увидеться со мной, Анжела?
— Да, хочу.
— Тогда приходи ко входу в подвал.
Всё повторилась: винтовая лестница, полукруглый ход, пещера-комната. Леонардо, испытующе глядя на меня сквозь прорези в маске, подал мне руку, и я не отвергла её. В каком бы состоянии она не находилась, перчатка надёжно это скрывала, а потому его прикосновение вызывало у меня некоторую опаску — но не отвращение.
— Не думал, что ты снова захочешь сюда прийти, — сказал он, усадив меня за уже знакомый стол, на котором на этот раз ничего не было, и сел напротив.
— Почему? Мне было хорошо с вами.
— В самом деле? Мне показалось, что ты была испугана.
— На минуту, — сказала я. — От неожиданности.
— Последние сто лет никто не видел моего лица, — Леонардо положил руки на стол. — Я проявил непростительную беспечность.
— Скажите… Неужели вы всё это столетие живёте совсем один?
— Ну, почему же? Иногда рядом кто-то появляется. Рената, теперь ты…
— Но ведь это только встречи. Так, время от времени…
— А на что ещё я могу рассчитывать? — он помолчал. — Тебе ведь страшно, Анжела? Страшно представить, как можно так жить?
Я молча кивнула.
— Да, участь и впрямь незавидная. Но и её можно выдержать. Просто нужно очень любить жизнь. Или очень бояться смерти, что по сути одно и тоже.
Я промолчала, хотя отнюдь не была уверена в правильности последнего утверждения. Леонардо встал и прошёлся взад-вперёд, заложив руки за спину. Остановился и посмотрел на меня.
— Как-то я обещал, что расскажу о себе. Если хочешь, слушай. Всё, что сейчас известно о начале моей жизни, правда. Сочинитель-провинциал, не принятый в консерваторию из-за недостатка таланта, — Леонардо коротко рассмеялся. — Сейчас об этом не любят вспоминать. Что известности я добился в одночасье, тоже правда, а вот что перед этим было несколько лет мытарств, когда мою музыку отказывались играть и печатать, упорно уговаривая сменить профессию, тоже предпочитают не вспоминать лишний раз. Видимо, чтоб не разрушить эффектную сказку о баловне судьбы, которому всё удавалось с лёгкостью необыкновенной. Но однажды мне повезло, и дальше всё и впрямь пошло, как по маслу, хотя и тогда не обходилось без эксцессов. Ты знаешь, что «Зачарованный лес» при первом представлении провалился?
— Знаю, — подтвердила я. — Музыку сочли монотонной и невыразительной. Уж не знаю, какой частью тела они её слушали, но явно не ушами.
— Спасибо, — поклонился Леонардо. — Так или иначе, но, несмотря на отдельные неудачи, я стал знаменит, богат и признан. Ходят слухи, что я будто бы продал душу дьяволу, но это чушь. Всего, чего я добился, я добился сам. Я мог всё, и мне не надоедала жизнь во всех её проявлениях. Не было дома, который не открыл бы мне свои двери, не было женщины, которой я не смог бы добиться, если б захотел. Я тогда ещё был недурён собой… Но время шло…
Леонардо замолчал. Я тоже молчала, боясь спугнуть его.
— Да, время шло, — повторил он через некоторое время. — Ко мне приближалась старость, она была ещё далека, но я понял, что боюсь её прихода. Дряхлость, болезни, всякие там склерозы и прочие прелести, а в итоге — смерть. Всё это внушало мне настоящий ужас. И тогда я начал искать способ избежать всего этого. Я действительно стал чернокнижником, в этом легенда не врёт… Но дьявол и тут остался не у дел. Может, он где-то и есть, но моя душа его не заинтересовала.
Я действительно везунчик, Анжела. На мои розыски могла бы уйти вся жизнь, но мне удалось найти желаемое всего за несколько лет. Я понял, что знаю, как обмануть время и стать бессмертным. Но для этого мне надо было умереть. Умереть, оставшись в мёртвом теле, не подверженном ни болезням, ни старению. Это был огромный риск, Анжела, но я пошёл на него. Трудно описать моё ликование, когда я понял, что всё получилось. Я стал чувствовать своё тело как чужую неудобную одежду, но это неудобство, как мне казалось, вполне искупалось тем, что я мог больше не бояться смерти и старости. Мне даже удалось омолодить себя, сделать гибче, совершеннее, как я тогда счёл. Ты видела, как я танцую. Я слишком поздно понял, в какую ловушку угодил. Быть может, дьявол и впрямь был рядом со мной, и ему захотелось потешиться над простаком-смертным, бросившим вызов законам мироздания.