— Прошу вас, — секретарь вежливо распахнул передо мной дверь. Я решительно шагнула через порог, и сеньор Эстевели поднялся мне навстречу:
— Добрый день, сеньорита. Чему обязан радостью видеть вас? Да вы садитесь.
Я села и тут же взяла быка за рога:
— Сеньор Эстевели, я хочу расторгнуть контракт с вашим театром.
— Расторгнуть? Почему?
— По личным обстоятельствам. Прямо сейчас.
— Что значит — прямо сейчас? — брови директора поползли на лоб. — Не дожидаясь конца сезона?
— Именно. Уже завтра я намерена отсюда уйти.
Некоторое время сеньор Эстевели молчал.
— Мы собирались предложить вам контракт на три года, — сказал он наконец. — Но дело не в этом. Для того чтобы расторгнуть контракт, нужны веские причины, сеньорита. У вас такие имеются?
— Имеются.
— Так поведайте мне о них, сеньорита Баррозо.
— Это причины личного характера, сеньор Эстевели, и я не хочу их называть.
— Тогда вы понимаете, что ваш отказ позволяет мне обратиться в суд?
— Готова уплатить любой штраф, любою неустойку.
— Они будут весьма велики.
— У меня есть деньги, сударь.
На самом деле деньги были не у меня, а у Андреса. Я немного сомневалась, стоит ли их принимать, но иного пути не было.
Сеньор Эстевели опять помолчал, пристально глядя на меня.
— Это, должно быть, очень веские причины, — повторил он, — если ради них вы решили так подвести театр и своих товарищей. Я надеюсь, вам не надо напоминать, что на вас держится значительная часть репертуара? Дублёры есть, но у них были и свои планы, а теперь, с учётом смерти Мачадо, нам придётся спешно затыкать огромную дыру.
— Я всё это понимаю, и, поверьте, очень вам сочувствую, — я твёрдо встретила его взгляд. — Но если вы не подпишете моё прошение об увольнении, мне придётся обойтись без него.
Директор выдержал ещё одну паузу.
— Быть может, вы недовольны условиями работы у нас? — спросил он. — Вам мало платят? Вас не устраивает ваш репертуар? Так это дело поправимое. Мы можем повысить вам жалование, а что до ролей, то к вашим услугам они все, на выбор. К следующему сезону мы планировали ввести вас во «Франческо и Джильду».
— Сеньор Эстевели, — я покачала головой, стараясь не показывать, что чувствую себя польщённой. — Я ведь уже сказала, что это причины личного характера, и к условиям работы в Опере отношения не имеют. Хотя я благодарна вам за предложение, поверьте.
— Ваша благодарность для вас очень удобна, сеньорита, потому что ни в чём не выражается, — ядовито сказал директор. Потом вздохнул: — Так у меня нет ни малейшего шанса уговорить вас остаться?
— Нет, господин директор.
— Очень жаль. Что ж, раз вы настаиваете, я подпишу всё, что вы хотите, — он поднялся, и я тоже встала. — Прошение при вас?
— Нет, но я сейчас же напишу его.
— Пишите, — покорно кивнул Эстевели, — но я вас умоляю… — он шагнул ко мне, и вдруг… бухнулся на колени.
— Сеньорита Баррозо, голубушка! Ну хоть до конца сезона задержитесь! Меня ведь живьём съедят!
— Сеньор Эстевели, — испуганно сказала я, пытаясь отступить, но директор успел ухватить меня за юбку:
— Всё, всё сделаем, только скажите! Королевские условия обеспечим!
— Встаньте же, сеньор!
— Не встану! Пока вы не пообещаете остаться.
Я попыталась поднять его, но сил, чтобы заставить встать рослого мужчину, у меня не хватило.
— Что я зрителям скажу? — вопрошал он. — Министру? Её величеству? Меня не жалеете, коллег пожалейте! От нас же вся столица отвернётся! Честь театра!..
На глаза директора навернулись слёзы. Если он и играл, то, надо признать, на редкость талантливо, и нервы у меня не выдержали.
— Ладно, — сказала я, — ладно, я останусь. До конца сезона. И встаньте же, ради Бога!
Эстевели встал и аккуратно отряхнул брюки.
— А о продолжении выступлений вы всё-таки подумайте, хорошо? — просительно сказал он. — У нас ещё несколько месяцев впереди. Может, ваши обстоятельства изменятся?
— Подумать — подумаю, — с некоторым раздражением пообещала я. — Но не больше.
Андрес ждал меня внизу, в карете.
— Ну, как? — спросил он и крикнул кучеру: — Трогай!
Вздохнув, я пересказала ему разыгравшуюся в директорском кабинете сцену. Как я и думала, Андрес остался недоволен:
— Так что же, тебе придётся оставаться до июля? Рисковать всё это время? Думай что хочешь, но риск не оправдан.
— Но я обещала, а сделанного не воротишь.
— Дело твоё, но разве честь театра дороже твоей жизни?
— А почему мы решили, что моей жизни что-то угрожает? Ведь Леонардо хотел, чтобы я танцевала, и я буду танцевать.