Я оглянулась, но вокруг не было никого, кто мог бы её обронить. Я заглянула за поворот, но и там было пусто. И что теперь делать? Побежать по театру, спрашивая у всех встречных: "Это не вы ли деньги потеряли?" Глупо. И вообще, по всем законам, что ты нашёл, то твоё. А тут как раз хватит, чтобы заплатить за туфли… И даже ещё немножко останется. И, без особого труда подавив внутренний голосок, шептавший, что хорошие девочки так не поступают, я решительно направилась обратно к торговцу. И пять минут спустя уже выходила из театра, прижимая к груди заветную коробку.
Первое моё выступление во втором ряду состоялось в "Герцоге Витольде". Эта опера содержала большой балетный акт, где кордебалету выпало изображать хазарских невольниц, поэтому на этот раз на мне была не пачка, а лёгкие шароварчики, начинавшиеся значительно ниже талии, и подобие короткой блузки, только-только прикрывавшей грудь. Наше выступление закончилось, я шла переодеваться, когда меня неожиданно окликнул какой-то господин.
— Сеньорита, вы были божественны. Я хочу выразить своё восхищение вашим талантом. Вы мне позволите?
Я удивлённо оглянулась:
— Это вы мне?
— Ну разумеется вам! Как у вас могли возникнуть какие-либо сомнения?
Я остановилась, разглядывая своего нежданного собеседника повнимательней. Он бы невысоким для мужчины, хоть и повыше меня, и пожилым. Вышитый жилет туго обтягивал выпирающий животик, круглую голову венчал шёлковый цилиндр, между маленьких глазок выдавался солидных размеров нос, под которым топорщились толстые, загнутые вверх усы. В руках он держал большой букет белых пионов, который тут же протянул мне со словами:
— Возьмите это в знак моего сердечного восхищения.
— Спасибо, — сказала я, принимая цветы. Его короткие, толстые пальцы тут же сделали попытку погладить моё запястье, и я поспешно отдёрнула руку, почувствовав, что его прикосновение мне неприятно. Маленькие глазки прошлись по мне сверху донизу, и я тут же ощутила неловкость, вспомнив, в каком я виде. Будь на мне пачка, я бы чувствовала себя уверенней, к открытым ногам я привыкла, а вот к голому животу…
Господин расплылся в сладкой улыбке:
— Позвольте представиться, сеньорита. Луиджи Коменчини.
— Очень приятно, — пробормотала я. — Анжела Баррозо.
— Великолепное имя. Оно достойно вашей красоты. Дорогая сеньорита Баррозо, я приглашаю вас отметить ваше замечательное выступление. Вам доводилось бывать в "Золотом цветке"? Прекрасное заведение, отменная кухня…
— Нет, благодарю вас.
— Но вы даже не знаете, от чего отказываетесь.
— Извините, я устала.
— Надеюсь, — улыбка сеньора Коменчини стала ещё слаще, — причина вашего отказа — не юный красавец, поджидающий вас у дверей театра?
Я не ответила, ограничившись выразительным взглядом.
— Ну, что ж, — толстячок поднял короткопалые ладони. — Я подожду. Надеюсь вскоре увидеть вас вновь, сеньорита.
Я наклонила голову, решив, что приседать в штанах будет глупо, и пошла своей дорогой. Этот господин мне не понравился, и я испытала разочарование от того, что история с таинственными цветами разрешилась таким образом. Поистине, прекрасный принц мне не светит. Если я и привлекаю чьё-то внимание, то разве вот такого сеньора Коменчини с кошачьей улыбкой и масляным взглядом.
Конечно, наивно было с моей стороны думать, что стоит отказать ему один раз, как он тут же оставит меня в покое. После следующего спектакля я получила букет из розовых орхидей, к которому прилагалась маленькая коробочка. Открыв её, я увидела серьги с крупными каплевидными жемчужинами.
— Подождите! — крикнула я, кинувшись за уже уходившим посыльным. — Постойте! Вот, — я протянула ему коробочку. — Верните это тому, кто вас послал, — я глянула на цветы и решительно сунула их в руки посыльного: — И это верните тоже!
Из служебного входа театра мы обычно выходили толпой, но очень скоро эта толпа рассеивалась. Кто-то шёл медленнее, кто-то быстрее, кого-то поджидали поклонники-любовники, кто-то сбивался в стайки, отправляясь на поиски развлечений по собственному почину. Я в одиночестве шагала по пустой мостовой, когда меня обогнал экипаж. Под фонарём он остановился, дверца открылась, и из неё появился сеньор Коменчини собственной персоной.
— Сеньорита Баррозо, какая встреча! — он развёл руками, улыбаясь своей кошачьей улыбкой. — Поистине, это перст судьбы!
— Здравствуйте, — сухо сказала я.
— Ох, сеньорита, что ж вы так неприветливы, — укоризненно покачал головой сеньор Коменчини. — Юной красавице это не к лицу. Сегодня холодная ночь. Не желаете прокатиться в моём экипаже?
— Нет, благодарю вас.
— Уверяю вас, меня это ни капли не затруднит, напротив, доставит искреннее удовольствие.
"Кто бы сомневался", — подумала я, уворачиваясь от пухлой руки, примеривавшейся взять меня за локоть. И чего он ко мне прицепился? В театре полным-полно девушек куда красивее меня — нет, подавай ему сеньориту Баррозо.
— Ну же, сеньорита, прошу вас.
— Нет, сеньор, не стоит утруждаться.
— Сеньорита! — сеньор Коменчини погрозил пальцем. — Предупреждаю вас, я не привык к подобному обращению. Вы уже обидели меня, отказавшись от моего подарка. Не усугубляйте же своей вины.
— Я не знаю, к чему вы привыкли, сеньор, но в своём поведении я никакой вины не вижу. Всего хорошего, — и я быстро пошла прочь. Но от него оказалось не так-то просто отвязаться. Сзади опять послышался стук нагонявшего меня экипажа, потом он проехал вперёд и перегородил мне дорогу.
— Вы не очень-то вежливы, сеньорита, — уже без улыбки сказал сеньор Коменчини. На этот раз он не стал вылезать из экипажа, только открыл дверцу.
— А вам не кажется, что навязывать своё общество даме, которая этого не желает, тоже не слишком вежливо?
— И когда же у дамы появится желание?
— Никогда.
— Ну, это вряд ли. Я не привык отступать. До скорой встречи, сеньорита, — дверца захлопнулась, и экипаж наконец уехал.
Назавтра, вернувшись в пансион, я обнаружила в своей комнате очередные цветы в новой фарфоровой вазе, рядом с которой лежала записка: "Сеньорита, будьте же благоразумны! Ваш Л. Коменчини". Ключ от комнаты, кроме меня, был ещё только у хозяйки, постоянно демонстрировавшей всем своим видом, как неприятно добродетельной женщине иметь дело с такими безнравственными особами, как мы. Однако ж помогать настырному поклоннику одной из безнравственных особ, видимо за вознаграждение, её добродетель не помешала. Отогнав мысль, что этак я в один прекрасный день рискую застать в своей комнате самого сеньора Коменчини, я отнесла хозяйке вазу вместе с цветами, сказав, что это не моя вещь, и я не имею представления, как она ко мне попала.
Продолжение не заставило себя ждать. После следующего спектакля на выходе из гримёрной меня поджидала уже целая компания, в составе сеньора Коменчини, ещё какого-то господина и одной из наших солисток, Жоаны Сантос. Все они тут же окликнули меня, хором предлагая принять участие в ночном катании по улицам и паркам.
— В Северном парке прекрасный ресторан с танцевальным залом! — добавила Жоана. — Нас угостят, верно, дорогой?
— Разумеется, моё солнце, — подтвердил её кавалер.
— Благодарю, но я не могу, мне завтра рано вставать.
— Так давайте я договорюсь с вашим балетмейстером, и он отменит утренний урок, — предложил Коменчини. — Кто у вас завтра проводит занятия?
— Сеньора Вийера, — мстительно сказала я. Хотела бы я послушать, что старая ведьма ответит ему на попытку "договориться". Жоана, как видно, тоже представила это в красках, так как тут же поморщилась, но сеньор Коменчини с сеньорой Вийера явно знаком не был.