Мучительное облегчение.
Но это не может длиться вечно. Я знаю это.
Я мучаю ее.
Она права — то, как я поступаю, жестоко. Дразню нас обоих тем, чего у нас не может быть. Поэтому сегодня вечером мне действительно нужно уйти. Чтобы отдалиться и позволить ей жить своей жизнью.
Однажды она порадуется. Когда встретит кого-то, кто подойдет ей больше, чем я.
При этой мысли меня охватывает ярость, руки сжимаются в кулаки, но я не животное, несмотря на то, как я ее трахал.
Я могу поступить правильно. Даже если это убьет меня.
Моя спортивная сумка лежит открытой на столе, наполовину заполненная одеждой и пачками документов. Я живу здесь так долго, что не узнаю большую часть своего барахла. Я возьму только самое необходимое. То, что мне понадобится, чтобы выжить.
Мои инструменты звякают в коробке, когда я ставлю ее на стол рядом с сумкой.
Это важные вещи. Так я зарабатываю на жизнь. И это единственное, что я по-настоящему осознаю.
Мой взгляд падает на коробку, которая лежит рядом с клавиатурой — машинку для стрижки бороды, которую я купил, чтобы произвести впечатление на Элси.
Она звякает о металлическую корзину для мусора.
Хорошо. Отлично. Мне она все равно не понадобится.
Золотистый вечерний свет проникает сквозь жалюзи. Я запутался, потерял счет времени, собирая вещи в своем кабинете. Моя голова как по команде поворачивается к окну, от этого инстинкта я до сих пор не могу избавиться.
Сейчас больше семи вечера. Элси может быть там.
Нет.
Нет, я не буду смотреть.
Я бросаю папку в сумку, не обращая внимания на то, что держу в руках. Это может быть важно. Она может быть пустой. Я не знаю. Ничего не могу прочитать, ни на чем не могу сосредоточиться до тех пор, пока не узнаю, здесь ли она.
Последний взгляд. Лишь для того, чтобы попрощаться.
У меня болит нога, когда я прихрамываю к окну. В последнее время без присутствия милой Элси мне стало хуже. Она успокаивает все во мне — мои недомогания, мое мрачное настроение, пустоту одиночества, которая скручивалась в моем животе. Когда я раздвигаю шторы и вижу ее там, сияющую и вытянувшуюся на матрасе, мое сердце замирает в груди.
Через две секунды оно, запинаясь, возвращается к жизни, и бьется еще сильнее, чем раньше. Так сильно, что у меня должны бы уже затрещать ребра.
Элси.
Я наклоняюсь ближе, и стекло запотевает от моего дыхания. Она плывет именно так, как ей всегда нравилось, но выглядит неважно. Ее плечи сгорбились, а кожа побледнела. Вместо бикини она надела мешковатую мужскую белую футболку.
Ревность сжимается у меня в груди. Я с трудом сглатываю, подавляя желчь.
Чья это футболка? Неужели какой-то придурок расстроил ее и вынудил выглядеть такой подавленной?
Я выскакиваю из своего кабинета, прежде чем успеваю собраться с мыслями, и огибаю бассейн неровными шагами.
— Кто это сделал?
Я не сержусь на нее, и никогда не смог бы рассердиться, но мой крик пугает ее. Элси подпрыгивает на своем матрасе, ее рот приоткрывается, и вода брызжет ей на колени. Ткань на животе промокла и стала прозрачной.
— Что за… Таннер? Боже мой, ты здесь.
Элси смотрит на меня с широко раскрытыми глазами и бледным лицом. Я заслуживаю ее потрясения, ее осуждения, всего этого. Чего я не ожидал, так это того, что она скорчит гримасу.
— Элси!
Прежде чем я осознаю это, я уже в бассейне и, будучи полностью одетым, пробираюсь к ней.
— Не плачь, милая девочка. Расскажи мне, кто тебя расстроил. Скажи, и я заставлю их заплатить.
Она громко шмыгает носом, ее щеки намокли, но когда я тянусь к ней, она отстраняется. Плывет дальше на своем матрасе, скрестив руки на груди.
— О чем ты говоришь, Таннер?
Приложив усилие я понижаю голос. Заставляю слова звучать ровно. Успокаивающе, как и хотел изначально.
— Мне нужно знать, кто тебя расстроил. Чтобы я мог все исправить.
Элси фыркает, и это звучит по-другому. Это не тот ее звонкий смех. В этом звуке чувствуется горечь.
— Тогда лучше посмотри в зеркало, Таннер. Единственный человек, который причиняет мне боль — это ты.
Она соскальзывает с матраса, и футболка развевается на воде, когда она поворачивается, чтобы уйти. Там, где ткань касается ее кожи, она прилипает к ней и становится прозрачной, но, хотя мой член твердеет, я этого почти не замечаю. Мои плечи опускаются. В груди гаснет последняя искра.
Я причинил ей боль.
Для нее это не прошло бесследно.