Папе нравилось видеть ее такой: счастливой, чувственной, элегантной. Дар выглядеть загадочно, который взращивали в себе многие кинозвезды, казалось, был у нее врожденным.
Каждый, кто видел ее впервые, не мог успокоиться до тех пор, пока его не представляли божественной Альме Штраус. Она была идеальной хозяйкой. Мама могла со знанием эксперта говорить об опере, литературе, истории, религии и политике, никого не обижая. Она идеально дополняла отца, который, будучи погруженным в собственные мысли, временами приводил людей в недоумение разговорами о сложных научных теориях.
Отец изменился. Его опустошили страдания и беспокойство, которые он испытывал из-за поисков страны, которая могла бы нас принять. Этот непобедимый человек стал еще более хрупким, чем лист с самого старого дерева в Тиргартене, который подарил мне Лео и который я хранила в своем дневнике. У папы каждый день появлялась новая жалоба.
– Я теряю зрение, – сказал он нам однажды утром.
Я наблюдала, как он постепенно умирает. Я понимала это и была готова.
Я буду сиротой, потерявшей отца, и мне придется ухаживать за подавленной матерью, которая не переставала оплакивать дни своей былой славы.
Я понятия не имела, как победить инертность, в которую мы все трое впадали, когда встречались дома. У нас ничего не получалось. Я не могла предсказать, по какому пути мы пойдем, но чувствовала, что нас ожидает сюрприз. А я терпеть не могла сюрпризы.
Пришло время принять решение. Не имело значения, совершим мы ошибку или окажемся не в том месте. Нам нужно было что-то сделать.
Даже если это значило, что нужно ехать на Мадагаскар или на К-у-б-у, о которой говорил Лео.
А я все думала: «Где же находится К-у-б-а?»
Анна
Нью-Йорк, 2014
Мама сказала, что моя двоюродная бабушка – одна из выживших, как и мистер Левин. Должно быть, она вся в морщинах и пятнах, с редкими белыми волосами, сгорбленная и одеревеневшая. Наверное, она не может ходить, или опирается на палочку, или сидит в инвалидном кресле. Но у нее достаточно острый ум, и ее отличает особенное чувство юмора и мягкость с нотками горечи, что и покорило маму.
После разговора с бабушкой она пришла в удивление. Мама сказала, что она говорит очень четко, медленно и осторожно, и из-за голоса создается впечатление, что она моложе, чем есть самом деле. Она без проблем переходит с английского на испанский. Мама уверена, что мы увидим отнюдь не дряхлую старуху.
– Она такая спокойная и безмятежная, – заметила мама, будто размышляя вслух. – Она не грустит, Анна. Она смирилась со своим положением, но хочет познакомиться с тобой. Сказала, что ей это необходимо.
Для меня Куба – пустой звук. Когда мне из своей комнаты было слышно, как мама болтает с мистером Левином о нашей поездке, они то и дело говорили о стране, где всего в обрез. Но я представляла себе необитаемый остров, утопающий в бушующих волнах, на который обрушиваются ураганы и тропические шторма. Крошечная точка посреди моря, где нет ни зданий, ни улиц, ни больниц, ни школ. Ничего – или, точнее, пустота. Я не знаю, как отец мог учиться там. Возможно, именно поэтому он оказался на Манхэттене, настоящем острове в шаге от суши.
Семья отца прибыла на Кубу на корабле, там они и остались. Но он вырос и уехал, как почти все, кто родился на Кубе.
– Нужно уезжать с островов, – всегда говорил он маме. – Именно об этом думаешь, когда единственная граница – это бескрайнее море.
Папа был застенчив. Он не умел танцевать, он не пил и никогда не курил. Мама шутила, что единственное, что в нем напоминает о Кубе, – это его старый паспорт. И испанский язык. У него было совсем не жесткое произношение, он выговаривал «с» и не проглатывал согласные.
Английский был его вторым языком, на котором он говорил свободно и без акцента благодаря тете, которая воспитывала его после смерти родителей. Он получил американское гражданство благодаря своему отцу, который родился в Нью-Йорке. Это было все, что маме удалось узнать за несколько лет их брака. И она уточнила все у двоюродной бабушки во время телефонного разговора, который то и дело обрывался.
Время от времени какой-нибудь фильм напоминал ей о человеке, с которым она решила создать семью, о которой он так и не узнал. Именно благодаря ему мама открыла для себя послевоенное итальянское кино. Папа был очарован Висконти, Антониони, Де Сика. Но ему также нравилась Мадонна. В этом состояло противоречие его натуры. Когда они начали встречаться, одно из первых их свиданий прошло в кинотеатре «Фильм Форум» в районе Гринвич-Виллидж на Манхэттене, где они смотрели оригинальную версию фильма Де Сика «Сад Финци-Контини», одного из папиных любимых фильмов. Папа всегда выходил из кинотеатра под впечатлением.