Мама невесело усмехнулась:
– Вот, вот.
– День за днем, а за зимою лето, так и годы пробежали. Оказалось, что у Филумены три сына – сын, да один из них от ентого Доменико. К тому времени он наконец-то понял, что любит Филумену, да и говорит ей: который сын мой? Один водопроводчик, другой магазин держит, третий рассказы пишет… Все дети удались. И не сказала Филумена, который сын-то евонный. Я, говорит, если скажу, два других будут в обиде. Доменико тогда и говорит: сочетаемся с тобой законным браком, а дети все будут нашими, чужих детей не бывает. Прекрасная пьеска!
Мама хмыкнула:
– Это, Любовь, в Италии твоей или где бывает. А у нас этих папаш с собаками ищут. Не то, что чужих, а и своих детей не признают… Ой, да что об этом говорить…
«Об этом», то есть об отцах, и конкретно о моём родителе, мама всё же иногда говорила с тётей Любой, и это были очень невесёлые разговоры на тему предательства, в которых мама не выбирала выражений. Поэтому я была рада, когда тётя Люба, поблагодарив за ужин, начала другую тему:
– Как Настька? Поедет летом куда?
– Куда она поедет! – раздражённо бросила мама. – Никуда. В лагерь уже большая. Хоть бы в отряд устроилась, мусор убирать. А то дома сидит да бисер свой вяжет.
– Не вяжу, а плету, – буркнула я. – И мусор я не хочу убирать.
– А что хочешь? – вмешалась тётя Люба. – В деревню нашу хочешь?
Я посмотрела на её лицо, на котором было написано добродушно-лукавое выражение, и с ходу согласилась:
– В деревню хочу!
– Завтра! – бодро хлопнула себя по колену тётя Люба.
Мама стала отнекиваться, говорить, что это неудобно, что я уже здоровая деваха и не могу просто так сюрпризом нагрянуть к неродным людям, предлагала деньги. От денег тётя Люба отказалась и в шутку пообещала, что за жильё и еду расплачусь работой. В деревне мы должны были вместе прожить не меньше двух недель.
Я засыпала счастливой.
Проснувшись в восемь утра, я поехала на вокзал за билетом, а потом, уже к обеду, пошла вместе с мамой в рейд по рынку. На наводнённом людьми жарком базаре запах был как из моего детства – пахло солнцем и пылью от асфальта, едкой резиной и сладковатым удушливым ароматом пластика от китайских шлёпок и костюмов.
Мы накупили самые разнообразные вещи для всех живущих в Мальцеве тёти Любиных родственников. Возраст родни существенно колебался от грудного до старческого. Мама взяла ползунки и кофточки, шампунь и мыло, колбасу и грецкие орехи. Волновалась она чрезвычайно и от этого засыпала меня наставлениями.
– Едешь к чужим людям…кто знает, как они тебя примут! Плохо будет – звони и возвращайся! Мало ли что… Слушайся там тётю Любу. Попросят что-нибудь помочь – помогай, не сиди. В огороде там, полы помыть, посуду… Ты, конечно, не умеешь ничего путём, ну хоть не отказывайся всё-таки… На улице там побольше будь, дома не торчи, гуляй, в лес ходи. Только в лес не одна, с тётей Любой! – спохватилась мама. – Да, главное, ешь там! Я тебе тысячу дам с собой…
Я послушно продолжала кивать, понимая, что чем активнее соглашаешься, тем быстрее кончится наставление.
– Так, ну что ещё… Всё вроде. Ох… Ну, поезжай. Да смотри, очень долго-то там не сиди. Не к родной бабушке едешь…
Большая синяя сумка с надписью «Coca-Cola», просторный автобус красно-белого цвета – старомодный, как в советских фильмах, ритмичный убаюкивающий гул диктора из динамиков, ласковый свет предвечернего солнца, шелест тополей – всё это складывалось в уютную картину тихого вечера, наполненного радостным предвкушением чего-то доброго и близкого сердцу.
Мы с тётей Любой устроились на креслах с высокими спинками.
Отодвинув синюю плотную шторку, я принялась смотреть в окно. Высокие дома уступали место одноэтажным избушкам, оживлённые улицы – зелёным картофельным полям, весёлым бело-розовым клеверным лугам, убегающим в лес широким земляным дорогам. Вместо городских тополей вдоль трассы стали всё чаще появляться берёзы и сосны, пока, наконец, автобус полностью не выехал из города, оставив где-то позади в сизой дымке строгие прямоугольные корпуса старого завода. Добрые солнечные лучи пронизывали насыщенную зелень сосен, трава мягко сияла изумрудным светом, на трассу ложился золотистый отблик. Всю дорогу мир был для меня зелёно-золотым. Я вспоминала английскую легенду про Томаса-Рифмача, который однажды в лесу встретил королеву эльфов, облачённую в шёлковое зелёное платье и изумрудный бархатный плащ. Он сыграл ей на лютне, а потом поцеловал, хотя и знал, что за этот единственный поцелуй ему придётся служить королеве целых семь лет. Томас и королева оказались на развилке трёх дорог: одна, узкая и тернистая, была дорогой праведников; другая, нарядная и украшенная цветами – дорогой порока; а третья, сплошь обрамлённая зелёным папоротником – дорогой в зачарованную Эльфландию. Но, прежде чем они достигли прекрасной страны эльфов, им пришлось переходить вброд стремительные ручьи, наполненные кровью…