— Скоро стемнеет, идем скорей, — сказала Яэко. — Уже, наверно, начали.
Тропинка круто спускалась вниз. Местами было так скользко, что приходилось цепляться за ветки деревьев и кусты можжевельника. Самый последний спуск был самым крутым и в то же время самым легким: между деревьями был протянут толстый соломенный канат, за который можно было держаться. Девушки спустились на префектурное шоссе.
У поворота дороги они встретили мужчину в вязаной шапочке и крылатке и двух девочек, лет по десять, с узелками. Поравнявшись с Сумико, мужчина остановился, кивнул ей и приветливо улыбнулся, показав золотые зубы.
Шедшие за ним девочки тоже остановились, но он движением половы показал им, чтобы они шли дальше. Он внимательно оглядел Сумико с застывшей улыбкой на лице.
— У тебя тут запачкано или родинка? — Он ткнул себя в щеку.
Сумико провела рукой по лицу.
— Нет… не запачкано.
Сумико хотела пойти за Яэко, но мужчина остановил ее жестом руки. Улыбка на его лице стала еще шире.
— Ты приехала сюда, кажется, сразу после войны? Ишь, как выросла! Учишься в школе?
— Кончила…
— Значит, у тебя глаза в порядке. Какого года рождения? Год мыши?
— Нет, год кабана.
— Хо, уже совсем взрослая. Семнадцать. Если родилась в год кабана, значит бойкая, с норовом. А где у тебя этот самый келоид? Тут? — Он приложил руку к своей груди, потом к животу.
— Нет… — Сумико покраснела и показала на плечо. — Здесь.
— А пятна на теле появляются?
Она мотнула головой и пошла вперед, но мужчина, сделав шаг в сторону, остановил ее.
— Хочешь поехать в город? — быстро зашептал он. — Будешь носить европейское платье и каждый месяц откладывать деньги. Сможешь хорошо устроить жизнь. Вот смотри, какие объявления…
Он вытащил из–под крылатки газету и развернул ее, но Сумико, отскочив в сторону, побежала к Яэко.
— Не оборачивайся! — сердито прошипела Яэко, схватив подругу за рукав. — Идем скорей! Зачем разговаривала с ним?
— Всё знает обо мне.
— Этот Барсук–Санта знает всё. Раньше был поваром в городе, а недавно занялся этим делом… ходит по деревням и набирает девочек, потом продает их. И все становятся этими… панпан–девками, которые гуляют с иностранцами. Не оглядывайся!
— Стоит и смотрит сюда, — хихикнула Сумико.
Уже темнело. За кипарисовой рощей с часовенкой божества Инари мелькали огоньки и раздавался стук ручного барабана. Девушки прибавили шагу. Вдруг Яэко остановилась, прислушиваясь к быстро приближающемуся рокоту. Вскоре он заполнил все небо. Но самолетов не было видно: они летели за облаками.
— Уже возвращаются, — сказала Яэко. — Это те, что пролетели в сторону моря, когда мы умывались. Уже слетали в Корею и возвращаются.
Время от времени ровный тяжелый рокот перебивался другим звуком, как будто кто–то размахивал над облаками огромным кнутом: сшюу–у–у! сшю–у–у!
В том месте, где дорога сужалась из–за выступающих с обеих сторон валунов, стоял столбик с желтой дощечкой. На дощечке поблескивали буквы из зеркальных стекляшек: «SLOW».
— Написали «медленно», а попрежнему шпарят вовсю, — сказала Яэко. — На прошлой неделе опять сшибли кого–то из Восточного поселка.
Немного дальше на большом плоском камне был наклеен бумажный лист с раскрашенным рисунком: играют дети, а над ними летят два самолета, на одном из них написано: «ENOLA». А в углу по–японски: «Борись с угрозой войны! Мир — в дом, войну — вон!»
— «Инола», — прочитала Яэко. — Так назывался самолет, с которого бросили пикадон.
«Кацу Гэнго», — прочитала Сумико подпись в углу. — Наверно, знаменитый художник… а дети нарисованы плохо. Похожи на головастиков. Я бы лучше нарисовала.
— Пошли скорей, — сказала Яэко.
Вокруг здания школы, украшенного бумажными фонариками и ветками остролиста, толпились дети и женщины с младенцами за спиной. Около грузовика стояли парни. Парни шумно переговаривались, хохотали и хлопали себя по рукам, покрытым татуировкой. Возле земляной арены для борьбы стояла большая кадка, к ней подходили по очереди и зачерпывали деревянным ковшом рисовую брагу.
Яэко толкнула локтем Сумико.
— А этот чудак тоже притащился сюда.
У качелей в углу площадки стоял молодой сутулый мужчина в картузе с длинным козырьком и в пальто, накинутом на плечи. На нем были темные очки.
— Странный какой–то, — Яэко фыркнула. — Приехал сюда после Нового года, уже около месяца здесь, но ни с кем не разговаривает. Я сперва думала, что он слепой.
— Ha днях подошел к нашей калитке и долго стоял… курил все время, — сказала Сумико. — Дядя потом говорил, почему это Таками–сан часто болтается около нашего дома?