— Что с тобой? Нездоровится?
Рюкити заглянул ей в лицо и схватил за руку.
— Сейчас пройдет… — прошептала она, прикрыв глаза рукой.
Дойдя до сквера с поминальным столбом, они свернули в тихий переулок. На воротах лечебницы Аримицу была наклеена бумажка: «Принимается кровь в пользу командования войск Объединенных Наций». А рядом на заборе было выведено мелом: «Ни капли крови захватчикам! Долой войну в Корее! Но моа…»
— Не успел написать, — сказал Рюкити. — «Но моа Хиросима!» — это по–английски. А по–японски это значит: «Не дадим повторить Хиросиму!»
Он оглянулся. В конце переулка показался велосипедист, держа на голове сверток. Больше никого не было. Рюкити порылся в кармане и, вытащив огрызок карандаша, приписал: «Хиросима», а под надписью нарисовал еще что–то. Велосипедист проехал мимо, насвистывая песенку.
— Что это? — спросила Сумико, разглядывая рисунок.
— Голубь, — ответил Рюкити, — летит… крылья распластал.
Сумико улыбнулась, сморщив носик:
— А я думала, соломенная накидка. Я видела сегодня такую на пугале…
— Это голубь Пикассо, — объяснил Рюкити. — Ну, иди. Только не смей давать кровь. Ни капли.
— Но моа Хиросима! — ответила Сумико и, войдя в ворота, пошла по каменной дорожке, проложенной среди гравия.
Регистратор, прыщавый юноша в студенческом кителе, записал ее имя и оказал, что доктор уже предупрежден о ее приходе. К столику регистратора был пришпилен листок: «К сведению господ доноров. Группа крови АВ не требуется».
В приемной у камелька с потухшими угольками сидели три женщины и разговаривали вполголоса. Когда Сумико вошла в комнату и села в углу у ширмы, пожилая женщина с бритыми бровями и с кусочками черного пластыря на висках говорила:
— А дочка–то генерала Тодзио… отца иностранцы повесили, а она явилась в этот штаб и сказала, что дает кровь добровольно! В газетах напечатано.
— И еще этот знаменитый борец Хагурояма… Явился в контору по скупке крови в Токио и дал в пользу армии Объединенных Наций бесплатно целых две бутылки крови.
— Ему–то что! — засмеялась третья, с забинтованной головой. — Он может целое ведро дать и не моргнет. А нам больше стакана…
В дверях показалась сестра и позвала Сумико.
— Мне звонили о тебе, — сказал доктор Аримицу, показав на белый табурет посредине комнаты.
У доктора было толстое добродушное лицо с маленькими усиками под круглым носом. Он осмотрел у Сумико глаза и плечо, долго выслушивал ее, приставив трубку к спине.
— Надо будет взять у тебя кровь на пробу, — сказал он. — Сейчас пока ничего нельзя сказать. Когда у тебя в последний раз брали кровь?
— В Хиросиме… И дали жетончик.
— Жетончик? — удивленно протянул доктор. — Тебя, значит, иностранные врачи осматривали?
Он покрутил головой и промычал.
— Что ж ты раньше не сказала про жетончик? Ты, наверно, состоишь на учете Эй–Би–Си–Си… в комиссии по изучению жертв атомной бомбы. Тебе надо прежде всего в медицинский отдел штаба военной базы. Если скажут, что этот жетончик уже утратил действие и ты не состоишь у них в списке, тогда приходи ко мне. А так… могут быть неприятности.
— Я не хочу итти туда.
— Надо пойти обязательно. — Доктор подошел к умывальнику и стал мыть руки. — Если дали жетончик…
Сумико показала на левое плечо:
— У меня болит это место. И голова часто кружится… Наверно, начнется атомная горячка.
— Ничего не могу сделать, к сожалению… —Доктор захлопал в ладоши, вызывая сестру. — Кто следующий?
Он погладил Сумико по плечу:
— Сходи и спроси насчет жетончика… Надо непременно выяснить. А то могут быть неприятности и для тебя и для меня.
— Мне нужно какое–нибудь лекарство… помазать рубец. По ночам так болит, что не могу спать…
Вошла старуха в халате с гербами. Доктор усадил ее на табурет и заговорил с ней. Сестра осторожно взяла Сумико под локоть и вывела из кабинета.
Выйдя из ворот, Сумико оглянулась. Рюкити сидел на корточках за водоразборной колонкой.
— Дали лекарство? — спросил он.
Сумико рассказала ему о разговоре с доктором. Рюкити поцокал языком:
— Вот сволочь… Скоро откроется новая амбулатория, там будут хорошие врачи. Сходишь туда.
— А у меня жетончик. Японские врачи не будут лечить меня без разрешения иностранцев.