Она вдруг упала ничком в траву и громко заплакала. Из шалаша высунулись две головы. Рюкити сел на корточки рядом с Сумико и шепнул:
— Я говорил с Кантяном. Он тоже считает так…
Сумико зарыдала еще громче. Ясаку вышел из шалаша.
— Тише! Услышат внизу, — шепнул он.
Плач мгновенно прекратился. Она лежала молча, не двигаясь. Потом молча поднялась, отряхнула шаровары и быстро пошла вниз. Рюкити бросился за ней и, догнав, схватил за рукав. Она вырвалась и повернулась к нему. Она тяжело дышала и вздрагивала.
— Меня сделали калекой… — Она ткнула себя пальцем в плечо. — Я хочу бороться, я не боюсь!
Она задохнулась и поднесла руку к горлу. По ее лицу текли слезы. Увидев приближающегося Хэйскэ, она быстро вытерла щеки.
— Пошли! — буркнул Хэйскэ, проходя мимо.
— Я думала, Рютян умный, — она повела головой и всхлипнула, — а Рютян дурак!
Он опустил глаза и тихо сказал:
— Я дурак.
— Первый в мире дурак! — Она топнула ногой и пошла за Хэйскэ.
Они спустились с горы и прошли вдоль водоема к насыпи около шоссе. За насыпью стояли новенькие столбы, их освещал прожектор, установленный на крыше крайнего барака. На одном из столбов была прибита квадратная доска с большими черными буквами: «KEEP OUT»; и сбоку иероглифы: «Проход воспрещен».
— Закрыли дорогу, — пробормотал Хэйскэ. — Теперь в город придется топать кругом, через Куротани. Втрое дальше.
Из–за дуба у дороги появился японский полицейский. Шлем у него был низко надвинут на глаза, в руках — дубинка. Он пошел вразвалку, остановился у столба, широко расставил ноги и, закинув руки за спину, стал вертеть дубинкой.
Деревенский староста и председатель деревенского муниципального совета виделись в городе с чиновником министерства иностранных дел, приехавшим из Токио, и подали ему челобитную от имени жителей трех поселков. В прошении говорилось, что передача американской стороне участка префектурного шоссе от развилки до круглой скалы привела к закрытию прямой дороги в город и это поставило местных жителей в крайне тяжелое положение.
Чиновник обещал передать прошение кому следует и сказал, что ответ будет непременно.
Обо всем этом было написано в извещении, наклеенном на доске у входа в деревенскую управу в Старом поселке.
Но через день на стене управы, на плетнях трех поселков, на телеграфных столбах и деревьях появились листочки с заголовком «Бюллетень № 1 журналов «Наша земля» и «Кормовое весло». В этом бюллетене сообщалось о том, о чем умолчал староста.
Оказывается, токийский чиновник сказал:
«Участок до круглой скалы с самого начала был включен в зону полигона «Кэмп Инола», и этот вопрос вряд ли может быть подвергнут пересмотру. Следует также иметь в виду, что при заключении соглашения о предоставлении американской стороне территорий для полигона предусматривалась возможность проведения в дальнейшем дополнительных строительных работ, необходимых для обеспечения безопасности местного населения. И эти дополнительные работы могут потребовать соответствующих изменений границ «Кэмп Инола».
Вот что сказал чиновник из Токио.
Далее в бюллетене говорилось:
«А в переводе на обычный человеческий язык слова чиновника означают: аме решили расширить военную базу. Это совершенно точно. Но в какую сторону будут расширять, к Старому поселку или к Новому, пока неизвестно. Как только узнаем, известим всех.
Читайте наши бюллетени и тем, кто не читал, рассказывайте своими словами. Не давайте срывать бюллетеней и листовок. За свободу и независимость! За всеобщий мир!»
Эти листочки были содраны деревенскими полицейскими, но многие жители успели прочитать, и тревожная весть распространилась по поселкам.
Теперь Сумико ходила на гору по так называемой задней тропе — со стороны долины перед Черепашьей сопкой. Отправлялась еще засветло. Итти туда было нетрудно, но возвращаться приходилось одной поздно ночью. Никто не мог провожать ее: Рюкити и Ясаку должны были сейчас же нести напечатанные экземпляры в одно место, а Хэйскэ оставался дежурить в шалаше.
Было очень страшно переходить висячий мост в темноте. Веревки качались, скользкие деревянные брусья отстояли далеко друг от друга, и легко можно было оступиться, кружилась голова, замирал дух: вот–вот старые соломенные веревки оборвутся — и полетишь вниз головой в пропасть.
А еще страшней было проходить мимо той скалы с пещерой, из которой мог в любой момент появиться барсук Хандзаэмон, и мимо большого дуба на прогалинке, под которым застрелился киноактер. Каждый раз, проходя мимо этих мест, Сумико складывала пальцы и произносила заклинание.