«Красная стрекоза» появлялась еще несколько раз. Староста предупредил жителей трех поселков: во избежание несчастных случаев во время учебной стрельбы надо уходить с поля и укрываться под деревьями.
К «стрекозе» стали привыкать. Все убедились, что она прилетает не из Кореи или Китая, а запускается со стоящего далеко в море большого военного корабля с гладкой палубой. «Стрекоза» была опасна только тогда, когда пролетала недалеко от поселков, — в случае попадания в нее снаряда она могла упасть на дома.
Гораздо опасней были «джипы» и «студебеккеры», проезжавшие ночью по дорогам мимо поселков.
Пошли тревожные ночи. По вечерам боялись зажигать огни, сидели впотьмах. До Урабона — праздника поминовения усопших — уже оставалось несколько дней, но почти никто не вывешивал поминальных фонариков у дверей, и душам усопших приходилось тыкаться в темноте, отыскивая родные дома.
Дядя Сумико вместо фонарика повесил на дереве у калитки старую керосиновую банку, чтобы в случае чего поднять тревогу. В ночь накануне праздника на дереве появился очередной бюллетень. В нем было напечатано то предложение, которое хотели зачитать на заседании муниципального совета представители коммунистической ячейки Старого и Восточного поселков.
Предложение гласило: созвать сход жителей трех поселков, учредить комитет борьбы против расширения военной базы и поручить этому комитету принять все необходимые меры — в первую очередь обратиться с призывом о помощи ко всей стране. Нельзя сидеть сложа руки, надо действовать, иначе всех слопает «Инола».
Дядя Сумико прочитал листовку, потом позвал отца Инэко, Кухэя и других соседей, и они прочитали вместе. Затем они отошли в сторону, присели на корточки, закурили. После мужчин у дерева собрались женщины и тоже прочитали.
Жена Кухэя кивнула в сторону мужчин:
— Сидят и чешут языки. Чего они ждут? Храбрые только дома.
— Я же говорю, что их обсыпали солью, — сказала мать Инэко.
На домашнем алтарике стояли в ряд дощечки с именами покойных родных. Перед дощечками поставили чашку с водой, вазочку с цветами вереска и тутовые ягоды на тарелочке. Дядя и Сумико сели перед алтариком и совершили обряд поклонения.
Как только стало темнеть, они пошли на кладбище. Дядя возжег курительные палочки на трех могилах — в одной была похоронена его жена, а в двух других — пепел в вазочках, привезенный из Осака и Хиросимы. Сумико вставила в вазочку, сделанную из ствола бамбука, букетик из колокольчиков и васильков. Затем дядя зажег бумажный фонарик, — в этот огонек должны были войти души покойных. Над дорогой от кладбища к поселку плыли маленькие огоньки, похожие на светлячков, — все шли домой с зажженными фонариками.
Вернувшись в дом, дядя вытащил плошку с фитилем, смоченным сурепным маслом, и положил на алтарик. Уже доносился издалека стук барабана, приглашающий всех на празднование к часовенке Инари. Сумико стала подшивать к рукавам халата белые утиральники, — когда они развеваются во время танца, получается так, как будто феникс машет крыльями.
— Сумитян! — позвали с улицы.
Раздался стук ручного барабана. Сумико выглянула во двор. У калитки стояли парни и девушки с фонарями. Рядом с Ясаку стоял маленький парень в белой рубашке, на которой было вышито: 4 Н. Он держал на плече барабанчик. Ясаку вошел во двор и поклонился, дяде Сумико.
— Идем с нами, Сумитян, — сказал Ясаку и, тряхнув головой, откинул назад длинные волосы.
На нем была черная рубашка с отложным воротником и белые короткие штаны с красным поясом — совсем как городской щеголь, только на ногах деревянные сандалии. Сумико засунула самодельный веер за пояс, заглянула в зеркальце, висевшее на столбике, и надела сандалии.
— Я пошла, — сказала она дяде.
Он ответил не сразу. Сделал вид, что думает, потом откашлялся и медленно произнес:
— Ну, сегодня… так и быть, можешь пойти. Только возвращайся пораньше, смотри.
— Я вернусь поздно, — сказала Сумико и, поклонившись, вышла за калитку.
Она показала глазами на парня из клуба «Четыре Эйч».
— А этот чего пришел?
— Комао — хороший парень, он с нами, — шепнул Ясаку. — У них уже полный разброд.
Комао пошел впереди группы, ударяя ладонью по барабанчику, вслед побежали дети. У круглой скалы стояли аме. Они молча проводили глазами парней и девушек, прошедших вдоль ограды водоема. Спустившись на шоссе, недалеко от школы, Комао и Ясаку прибавили шагу.
На поляне перед рощей с часовенкой уже начались танцы. Танцующие, образовав большой круг, медленно двигались, притопывая, приседая и хлопая в ладоши. Девушки плавно размахивали рукавами с пришитыми к ним утиральниками. Некоторые держали веера и разрисованные бумажные зонты. Под большим кипарисом стояли барабанщики и флейтисты, их освещали факелы и гирлянды из фонариков, протянутые между деревьями. Вокруг танцующих толпились зрители, среди них были полицейские.