Воздух на заводе кислый, но не застоялый. Это место — дом для бесчисленных грызунов, и они гоняют воздух по кругу. Но он все же кислый. Под пылью, грязью, да и в каждом углу находится смерть. Даже в крысином дерьме. Они питались мертвечиной. Я не обнаруживаю ничего нового; не будет никакого вонючего мешка с мясом, ожидающим меня за углом и приветственно кивающим мне своим отпадающим лицом. Как там сказал Дейзи? Когда копы находят очередной набор органов, те практически мумифицированы. Кости и пепел. В основном, они просто выметают их за дверь прямо под коврик. Никто не разводит ажиотаж вокруг этого.
Конечно же, они этого не делают. Никогда не делают.
Я прошел через черный вход, никто не знает, для чего использовалась эта часть завода. Все важное разграбили, и единственное, что осталось, это голые остатки механизмов, которые я не могу идентифицировать. Я иду по коридору, и атаме на моей стороне. Через окна проникает достаточно света, который отражается от предметов, так что мне довольно хорошо видно. Я останавливаюсь около каждой двери, всем телом прислушиваясь, чуя сильный запах гнили, ощущая холодный пот. Комната слева, вероятно, была офисом или, вполне возможно, служебной комнатой отдыха. Стол отодвинут в угол. Мой взгляд фокусируется на том, что на первый взгляд кажется краем старого одеяла… пока я не замечаю ноги, торчащие из-под него. Я жду, но они не шевелятся. Это всего лишь использованное тело, на котором не осталось ничего, кроме разодранной кожи. Я прохожу мимо: пускай останки остаются скрытыми за столом. Мне не нужно видеть это.
Коридор ведет к широкой площадке с высоким потолком. Лестницы и помосты соединяются в воздухе, создавая что-то похожее на проржавевшие конвейерные ленты. На одном конце в бездействии стоит неповоротливая черная печь. Большинство из вещей здесь разодраны, разобраны на металлолом, но я все еще могу понять, чем они были. Должно быть, здесь много чего производилось. Пот тысячи рабочих тел впитался в пол. Знойная память все еще витает в воздухе, хотя прошло бог знает сколько лет.
Чем дальше я прохожу в комнату, тем более переполненной она кажется. Здесь что-то есть, и его присутствие тяжело. Мой захват вокруг атаме усиливается. Каждую минуту я ожидаю, что десятилетиями мертвые механизмы оживут. Запах горящей кожи человека попадает в мои ноздри за долю секунды до того, как я падаю лицом на пыльный пол.
Я переворачиваюсь и встаю на ноги, размахивая атаме по широкой дуге. Я ожидаю увидеть призрака точно позади себя и какое-то мгновенье думаю, что он сбежал, и перемещаюсь в другую игре под названием «Прихлопни моль» или «Призрачный дартс». Но я все еще чую его и чувствую, как по комнате головокружительными волнами движется гнев.
Он стоит в дальнем конце комнаты, блокируя мне выход обратно в коридор, будто бы я попытаюсь сбежать. Его кожа черна, как сгоревшая спичка, потрескавшаяся и сочащаяся горячим жидким металлом, как будто он покрыт слоем охлажденной лавы. Глаза выделяются ярко-белым. С этого расстояния я не могу понять, просто ли они белые или имеют роговицы. Господи, надеюсь, все-таки имеют. Я ненавижу все это жуткое дерьмо со сверхъестественными глазами. Но, с роговицей или без, они все равно лишены здравого смысла. Годы, проведенные в смерти и горении, позаботились об этом.
— Давай, — говорю я и встряхиваю запястьем; атаме готов рубить и резать. В спине и плечах, куда он ударил меня, легкая боль, но я сбрасываю ее со счетов. Он приближается, медленно передвигаясь. Возможно потому, что ему интересно, почему я не бегу. Или, может, потому, что с каждым движением его кожа еще больше трескается и кровоточит… чем бы ни была это кровоточащая красно-оранжевая фигня.
Это момент перед ударом. Это задержание дыхания, затянувшееся на секунду. Я не мигаю. Он достаточно близко, так что я вижу, что у него есть ярко-голубая роговица и сокращающийся от боли зрачок. Его челюсть висит, губ практически не осталось, они потрескались и облезли.
Я хочу услышать, как она скажет хоть слово.
Он замахивается правым кулаком; он рассекает воздух в дюймах от моего правого уха, достаточно горячий, чтобы обжечь, и я улавливаю чёткий запах жженых волос. Моих жженых волос. Дейзи что-то там говорил о трупах… покрытые кожей кости и пепел. Блядь. Трупы были свежими. Призрак просто сжигает их, высушивает и оставляет. Его лицо разрушено яростью; носа нет, а носовая полость выглядит еще паршивей. Его щеки высушены, как использованный уголь, и мокрые из-за инфекции в некоторых местах. Я пячусь, чтобы держаться подальше от его ударов. Из-за сожженных губ его зубы выглядят слишком большими и показывают постоянную больную улыбку. Как много бездомных людей просыпалось прямо перед его лицом сразу перед тем, как их приготовили изнутри?