Даже в рассеянном свете фонаря я вижу, как на щеках Кармел сходит краска.
— Ну, просто чудесно. И что же прикажешь нам делать, если что-то пойдет не так?
— Только без паники, — нервно улыбается Томас.
Он бросает ей одну блестящую вещицу. Когда она разжимает кулак, то видит перед собой зажигалку Зиппо.
— Это сложно объяснить. Бубен — как инструмент, к которому нужно найти верный подход. Морфан говорит, что нужно только задать точный ритм, это как настроить по радио правильную чистоту. Как только мне это удастся, я кровью проложу канал к вратам. Кровью, принадлежащей охотнику. Кровью Каса. Ты должна пролить ее этим атаме, который мы поместим в центр круга.
— Что значит «я должна»? — спрашивает Кармел.
— Ну, он не может сделать это самостоятельно, а я буду в трансе, — отвечает Томас, словно сообщая очевидные факты.
— Ты справишься, — обращаюсь я к Кармел. — Просто думай о том, как в ту встречу я поставил тебя в неловкое положение. Ты ведь умрешь, если не нанесешь мне ответный удар.
Она не выглядит удовлетворенной ответом, но, когда Томас протягивает ей свой нож, принимает его.
— Когда? — спрашивает она.
Томас криво усмехается.
— Я скорее надеюсь, что ты сама это поймешь.
Он немного улыбается мне. Это первый признак узнавания «нашего» Томаса, который мы видим, с тех пор как сюда попали. Обычно, когда с заклинанием покончено, на этом его работа заканчивается, но сейчас мне приходит в голову, что он понятия не имеет, на что, собственно, подписывается.
— Это опасно? Для тебя, я имею в виду? — спрашиваю его.
Он пожимает плечами и машет рукой.
— Не волнуйся об этом. Нам нужно обо всем узнать, разве нет? Прежде чем тебя настигнет поползень. Так что давайте приступим. Кармел, — говорит он, смотря на нее, — если что-то не получится, тебе следует сжечь кровь Каса, которая будет капать по атаме. Просто возьмешь его и обожжешь лезвие. Хорошо?
— Почему это должна делать я? А не Кас?
— По той же причине, почему ты должна его порезать, потому что технически ты не участвуешь в ритуале. Когда все начнется, я понятия не имею, что произойдет со мной и Касом.
Кармел дрожит, несмотря на то, что на улице не холодно. На ее языке вертятся слова сомнения, поэтому прежде, чем что-либо ответить, я достаю атаме с заднего кармана, вытаскиваю из ножен и опускаю на землю.
— Это радиомаяк, как и сказала Рикка, — объясняет Томас. — Надеюсь, Анна выйдет на его сигнал.
Он тянется к своей сумке и достает небольшую горстку ароматических палочек, которые затем протягивает Кармел, чтобы та их зажгла, а после этого тушит их, прежде чем поместить в землю и придавить рыхленной землей. Я насчитал всего семь штук. Ароматный дым сворачивается в светло-серые спирали. Он переводит дыхание.
— Еще одно, — заявляет он, подхватывая куриную ножку. — Не выходите из круга, пока все не закончится.
На его лице появляется выражение типа «вряд ли что-то получится», поэтому мне хочется сказать ему, чтобы был осторожен, но чувствую, что мое собственное лицо почти парализовано. Простое мигание для меня — уже проблема.
Он протягивает запястье и начинает бить в бубен; звук кажется низким и приглушенным. Качество звучания тяжелое, отдающее эхом, и, хотя я почти уверен, что у Томаса нет барабанного опыта, каждый удар будто хорошо спланирован. Он звучит так, словно Томас пишет и отсылает послание. Даже когда меняет темп и направление удара. Время тем временем проходит. Точно не знаю, сколько. Возможно, тридцать секунд, а может, десять минут. Звуки бубна обнажают мои чувства. От ладана воздух кажется густым, и от этого неясные чувства бесцельно витают вокруг моей головы. Я пристально смотрю на Кармел. Она быстро моргает, по лбу стекают несколько капель пота, но в остальном выглядит неплохо.
Томас медленно и неглубоко дышит. Словно это часть его ритма. Удары останавливаются, а затем возобновляются. Один удар. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Затем они становятся сильнее, в то же время ускоряются и звучат на порядок ниже. Туда-сюда клубится дым ладана. Это все же начинает происходить. Ему удается-таки отыскать нужный путь.
— Кармел, — шепчу я, удерживая руку над атаме, который перед этим лежал на земле. Она хватает меня за запястье и подносит нож Томаса к моей ладони.
— Кас, — говорит она, тряся рукой.
— Ну, давай же, все хорошо, — отвечаю, а она тем временем тяжело глотает и закусывает губу. Сначала с вялым давлением лезвие пересекает мягкие ткани моей ладони, но затем возникает короткая, жгучая боль. Кровь струится по атаме, расползаясь по лезвию. Она почти шипит, а может, так все и есть. Что-то меняется в воздухе; оно вьется вокруг нас, словно змея, а визг ветра в ушах перекрикивает звуки бубна, только откуда бы ему здесь взяться. Клубы дыма ладана рассеиваются. Они исчезают, взимаясь столбом вверх.