— Вы видели двери? — громко спрашиваю я. — Врата?
Томас потрясенно смотрит на меня. На дрожащих ногах он ходил вокруг того, что осталось от круга, поднимая разбросанные вещи: бубен, куриную ножку, декоративный атаме.
— О чем ты говоришь? — оба спрашивают они.
Кажется, мои мозги превратились в яичницу, а спина, должно быть, вся в синяках, и похожая на батут для гиппопотама, но я отчетливо помню все, что со мной произошло. Я помню, что сказала Анна, и как она выглядела.
— Я говорю о вратах, — снова продолжаю я. — Достаточно большие, чтобы пройти сквозь них. Я говорю о том, чтобы открыть их и вернуть ее назад.
Я слушал несколько минут, пока они брюзжали слюной и утверждали, что это невозможно. Что-то типа «не для того мы затевали провести этот ритуал». Затем доказывают, что таким образом я собираюсь покончить с собой. Возможно, они правы. Скорее всего, это так. Но это не имеет значения.
— Послушайте меня, — осторожно начинаю я, очищая джинсы и опуская атаме в ножны. — Анна не может там больше оставаться.
— Кас, — говорит Кармел, — никуда от этого не денешься. Это сумасшествие.
— Ты видела ее, не так ли? — спрашиваю я, и они обмениваются виноватыми взглядами.
— Кас, ты же рассчитывал на такой исход. Она, — глотает Кармел, — много людей убила.
Когда я поворачиваюсь к ней, Томас на полшага втискивается между нами.
— Но она спасла нас, — возражает он Кармел.
— Я знаю, — отвечает та.
— Они там вдвоем. Чародей тоже. Ублюдок, который убил моего отца. Я не позволю ему вечность кормиться ею.
Я с такой силой сжимаю рукоятку атаме, что хрустят костяшки пальцев.
— Я пройду через врата и засуну ему это так глубоко в глотку, чтобы он подавился.
Когда я произношу последние слова, они оба переводят дыхание. Я смотрю на них, избытых и потрепанных, как пара старых ботинок. Но они смелые; надо отдать должное, они были намного храбрее, чем я от них ожидал.
— Если мне придется в одиночку с этим справляться, то я пойму. Но я все равно вытащу ее оттуда.
Когда я уже на полпути к машине, начинают сыпаться аргументы. Я слышу фразы типа «суицидная миссия» и «обреченные поиски», оба принадлежащие Кармел. Затем я отъезжаю настолько далеко, что перестаю слышать их голоса.
Правду говорят, что чем больше знаешь, тем меньше понимаешь. Мне есть к чему стремиться: больше знать, изучать и делать. И вот сейчас я знаю, что Анна в аду. Нужно обязательно найти способ вытащить ее оттуда. Сидя за столом на кухне, я тыкаю вилкой в грибной омлет, приготовленный матерью, что вызывает такое ощущение, словно меня зарядили в пушку. Еще так много нужно сделать. Так какого хрена я здесь делаю, накалывая сырный яйцевой мешок?
— Тост хочешь?
— Не очень.
— Что с тобой? — мама садится в банном халате, потертом по краям.
Прошлой ночью к ее волосам опять добавилось немного седины, когда я пришел с ушибленным черепом. Она бодрствовала все время, пока я спал, и будила меня каждые полтора часа, что убедиться, что у меня нет сотрясения мозга и я не умер. Прошлой ночью она не задавала вопросы. Кажется, увидев меня живым, она вздохнула с облегчением, и, возможно, часть ее не хотела все знать.
— Бубен нас не подвел, — тихо сообщаю. — Я видел Анну. Она в аду.
Моргая, ее глаза загораются и тухнут.
— В аду? — переспрашивает она. — С огнем и серой? Мелкий красноватый парень с большущими вилами и заостренным хвостом?
— Тебе смешно?
— Конечно же, нет, — отвечает она. — Я просто никогда не думала, что такое вообще возможно, — она больше не знает, что еще сказать.
— Для справки, никакого заостренного хвоста я там не видел. А вот она в аду. Или что-то в этом роде. Думаю, не имеет значения, ад это или нет.
Мама вздыхает.
— Полагаю, слишком много десятилетий подряд совершались убийства, чтобы искупить их. Как по мне, это несправедливо, но… мы ничего не в силах изменить, дорогой.
Искупление. Это слово так сильно вспыхивает в сознании, что из глаз почти сыплются искры.
— Насколько я знаю, — отвечаю я, — это был один сплошной провал.
— Кас.
— И я вытащу ее оттуда.
Мама опускает взгляд на тарелку.
— Ты же знаешь, что это невозможно. Знаешь же, что не сможешь ей помочь.
— Думаю, смогу. Мы с друзьями уже открыли проход между нашим миром и адом, и я готов побиться об заклад, что мы откроем эту дверь.