Воцаряется затяжная, еле сдерживающая тишина.
— Невозможно, ибо это решение может погубить тебя.
Я пытаюсь напомнить себе, что она моя мать и это ее прямая обязанность напоминать мне, что все мною задуманное невозможно выполнить, поэтому я в какой-то степени просто киваю в ответ. Но она видит меня насквозь, поэтому вспыхивает от раздражения. На одном дыхании она угрожает выкинуть мою задницу из Тандер-Бей, увезти подальше от Томаса и его ведьмаковских штучек. Она даже обещает отобрать у меня атаме и послать его Гидеону.
— Ты не слушаешь? Когда я или Гидеон тебе что-то говорим, ты вообще прислушиваешься? — ее губы сжаты в тонкую линию. — Я ненавижу то, что случилось с Анной. Это несправедливо. Возможно, это самая худшая несправедливость, о которой я когда-либо слышала. Но ты не будешь этого делать, Кас. Определенно.
— Нет, буду, — огрызаюсь я. — И это не только ради нее, а и ради него тоже. Ублюдка, который убил моего отца. Он тоже там. Поэтому я пойду за ним и прикончу его снова. Я буду убивать его тысячу раз, пока все не закончится.
Она начинает плакать, да и я сам близок к этому.
— Ты не видела ее, мам.
Она должна понять меня. Я не могу сидеть за столом и стараться есть яйца, зная, что она в ловушке. Это единственное, что я должен сделать, но понятия не имею, с чего собственно начинать.
Я люблю ее, почти срывается из моих губ. Как бы ты поступила, если бы на ее месте был отец? Едва ли произношу я. Но я выжат как лимон и знаю, что, вытирая слезы со щек, она думает о цене, которую предстоит заплатить. Я не могу больше думать об этом. Мне чертовски жаль, но не могу. И даже не ради нее. Не тогда, когда я должен придумать план.
Вилка опускается на тарелку. С едой покончено. Со школой тоже. Прошло только четыре дня, а большинство учеников уже устраивают пропагандистские митинги. В прошлый четверг я сдал последний тест и получил отметку «хорошо». Не похоже, что меня исключат из школы.
Вероятно, черному лабрадору не следует проглатывать печенье с арахисовым маслом, а также не стоит поить его молоком. Но они уверены, что ему это нравится. Стелла кладет голову мне на колени, переместив большую часть своего туловища на бордовую подушку, покоившуюся на диване, где сижу я. Ее суженные щенячьи глаза, моргая, переводят взгляд от моего лица на стакан молока, поэтому я наклоняю его так, чтобы ее большой розовый язык приступил к делу. Когда она закончила пить, благодарственно утыкается в мою ладонь.
— Всегда пожалуйста, — говорю, почесывая ее. В любом случае, я не хотел есть. Я пришел в магазин сразу же после своего несостоявшегося завтрака, чтобы увидеться с Морфаном. Видимо, большую часть ночи они с Томасом просидели, обсуждая ритуал, поэтому сейчас перед глазами маячит это задумчивое, сочувствующее выражение, скрывающееся за очками, которое вынудило меня тотчас плюхнуться на этот диван, при этом организовав мне полдник. И почему люди продолжают свои попытки накормить меня?
— Вот, выпей это, — проговаривает Морфан, появляясь из ниоткуда. Он наполняет чем-то кружку, и эта смесь трав бьёт ароматом мне в лицо, поэтому я отшатываюсь.
— Что это?
— Корень ангелики, восстанавливающая настойка. С небольшим количеством чертополоха. После того, как прошлой весной Чародей причинил вред твоей печени, ты должен хорошенько о ней заботиться.
Я скептически осматриваю микстуру. Она горячая и пахнет так, словно сварена с отстоянной воды.
— Это безопасно пить?
— Если только не забеременеешь, — фыркает тот. — Я позвал Томаса. Он уже в дороге. Он пошел сегодня в школу, предполагая, что ты будешь там. Тот еще медиум, а?
Мы типа вместе с ним улыбаемся и проговариваем, копируя Томаса «у меня получается это только иногда». Затем я нерешительно делаю глоток. На вкус она хуже, чем пахнет, горче и почему-то солонее.
— Отвратительно.
— Ну, молоко должно было смягчить твой желудок, а печенье — изменить вкус, но ты все предпочел отдать собаке, идиот.
Он хлопает по заду Стеллы, поэтому та неуклюже спрыгивает с дивана.
— Послушай, парень, — говорит Морфан, и от его могильного тона я прекращаю потягивать настойку. — Томас рассказал мне, что ты собирался сделать. Не думаю, что должен тебе напоминать, что такие попытки приведут тебя только к гибели.
Я вглядываюсь в красно-зеленую жидкость. Умное замечание, готовое сорваться с моего языка, наподобие того, что его настойка меня быстрее погубит, но я все же тяжело проглатываю слова, хотя и трудно сдерживаться.