Ночь выдалась ясной и такой морозной, что снег под ногами поскрипывал. Через несколько домов меня обогнала машина Лидии, и я ощутила новый укол одиночества. «Сам не знаю почему, но мне почудилось, будто надо мной нависло облако, словно я что-то утратил или чего-то мне не хватает», — процитировала я по памяти главу тридцать пятую. Затем проводила взглядом огонек единственного рабочего поворотника на знакомой машине, пониже пригнула голову, защищаясь от ветра, и молча продолжила путь домой.
5
Нет большего риска, чем тот, на который идет первый корешок. Да, при определенном везении он потом найдет воду — но сперва станет якорем, который навсегда прикует зародыш к месту и лишит его мобильности, какой бы иллюзорной она ни была. Выпустив первый корешок, растение больше не может тешить себя надеждой (пусть и призрачной) найти менее холодное, менее сухое и менее опасное место. Теперь ему придется встречать заморозки, засуху и жадные жвала вредителей, не имея возможности бежать. У этого маленького проростка всего одна попытка угадать, какими окажутся грядущие годы, десятилетия, даже века для того кусочка земли, где он решил осесть. Оценив текущее освещение и влажность, росток соотносит их с перспективами, а потом с головой ныряет в работу — причем буквально.
В ту минуту, когда первый участок зародыша (он называется «подсемядольное колено») покидает оболочку семени, на карту ставится абсолютно все. Корень углубляется в землю раньше, чем росток устремляется к небу, — поэтому зеленая ткань на несколько дней или даже недель будет лишена возможности производить пищу. Создание корневой системы истощает последние запасы семени. Ставка в этой игре — жизнь, поражение означает смерть, а вероятность успеха ничтожно мала — один шанс на миллион.
Зато победа дает все. Если корень находит необходимое, он становится стержневым и превращается в якорь, способный крушить грунт и на протяжении многих лет перемещать за день многие галлоны воды — причем лучше, чем любой рукотворный насос. От него отходят боковые корни, которые переплетаются с корнями соседнего растения. Они способны предупреждать об опасности, взаимодействуя так же, как нейроны через синапсы мозга. «Зона покрытия» корневой системы дерева примерно в сотню раз больше, чем поверхность всех его листьев, вместе взятых. Целиком уничтожьте надземную часть растения — и оно все равно упрямо вернется к жизни благодаря одному уцелевшему кусочку корня. Не единожды и даже не дважды.
Глубже всего забираются корни деревьев акации (род Acacia). При строительстве Суэцкого канала шипастые корни маленькой воинственной акации встретили рабочих на глубине «12 метров», «40 футов» или «30 метров» — в зависимости от того, какому источнику вы доверяете: Томасу (2000), Скену (2006) или Рейвену с соавторами (2005). Полагаю, все они включили эту историю в свои учебники по ботанике, чтобы рассказать читателям что-то о гидравлике, но вместо этого подарили мне размытое и туманное ложное воспоминание.
Представьте: 1860 год, толпа мужчин в истрепанной одежде истово роет землю и на глубине 30 метров натыкается на живой корень. Так и вижу, как они стоят, хватая ртами зловонный воздух, медленно преодолевая удивление и сознавая, что корень этот принадлежит какому-то растению высоко у них над головами. Думаю, акация тоже была немало удивлена, когда ее корневая система, надежно скрытая под камнями, внезапно оказалась на свету. Это привело к колоссальному выбросу гормонов — сначала локальному, а потом затронувшему каждую ее клеточку.
Подумайте: пока строители Суэцкого канала ворочали землю и камни, прокладывая на первый взгляд невозможный путь между Средиземным и Красным морями, бесстрашное растение прокладывало собственный поражающий воображение путь вглубь земли. Они нашли акацию, которая годами пробивалась сквозь те же землю и камни, раз за разом терпела поражение, но в конце концов добилась ошеломительного успеха.
В этом моем воспоминании о 1860-м рабочие поздравляют друг друга и собираются вокруг корня, достаточно длинного, чтобы с ним могли сфотографироваться все желающие. Потом они разрубают его пополам.
6
Ученые заботятся о себе подобных — по мере сил и возможностей. Когда преподаватели заметили искренний энтузиазм, с которым я трудилась в лабораториях, мне посоветовали поступать в аспирантуру. Я подала документы в самые известные университеты. Их согласие означало бы не только бесплатное образование, но и стипендию, которая покроет расходы на аренду жилья и питание на протяжении всего периода обучения. При одной мысли об этом голова начинала кружиться от восторга. По счастью, именно так устроено обучение в аспирантуре для ученых и инженеров: до тех пор, пока цель твоей работы совпадает с целями проекта, финансируемого государством, тебя поддерживают на уровне прожиточного минимума.