Бедная! Как она обрадовалась его приезду! «Надо, пожалуй, бывать здесь почаще, He то живет женщина одна, чувствует потребность заботиться о ком-нибудь, вот и лезет в голову блажь».
…Врамшапух лежал на пухлых шерстяных тюфяках, и обстановка родительского дома возвращала его к дням детства.
Ему вспомнилось, как маленькие темные руки матери опускались в плошку с молоком, осторожно подхватывали и перекладывали на тарелку желтоватый круг каймака: «Ешь, сыночек, зернышко мое, ешь…»
Но главной силой тех далеких лет был отец. Неразговорчивый, даже суровый, он, глядя на сына, всегда ласково, умиленно улыбался.
«В клуб кино привезли, пустишь нас? Пусти…» — клянчила Тамам. Отец хмурился, молчал. «Очень хорошее кино, все пойдут, пусти», — хныкала Эрик. «Пошли прочь!.. Еще и кино… Нечего вам делать».
Девочки подговаривали Врамшапуха: «Скажи: „Пусть сестры со мной в кино пойдут, а то меня мальчишки затолкают“».
Врамшапух со всех ног бежал к отцу: «Кино хочу смотреть!» — «Умру за тебя! Иди, сынок, посмотри, родной. Тамам, Эрик, чтоб волосок с головы брата не упал! Жена, дай им по яйцу». Яйцо в те годы — плата за билет.
Бавакан к этому времени была уже выдана замуж в горное село. Иногда она приезжала и забирала к себе братика погостить. Отец приказывал: «Береги. Вы все трое его одного не стоите».
Старик, конечно, ошибался. Сестры тоже вышли в люди. Но женщинами надо руководить. Вот хотя бы эта история с Эрик…
А Эрик лежала на тахте без сна, взволнованная сомнением: сказать братцу о Мацо или нет? Ждала, что он сам спросит: «Как тебе живется, сестра?»
Сейчас, когда темно и тихо, ей было бы легче поделиться с ним, попросить совета.
Но братец устал с дороги. Ничего не сказал. Уснул.
Утром, еще до завтрака, Врамшапух отправился в поле и вернулся оттуда с букетом желтых бессмертников. В саду он срезал длинные плети хмеля, сплел гирлянду и с значительным, грустным лицом обвил ею карточку Шмавона.
Эрик стояла за спиной брата, смотрела на фотографию и не могла вспомнить живого Шмавона — ни голоса его, ни лица, ни движений. Семнадцать лет изо дня в день разнесли ее горе и память о недолгих месяцах замужней жизни.
И она чувствовала себя виноватой.
После полудня приехали сестры. Еще из машины Бавакан кричала:
— Ну, братец, никто не вытащил бы меня из села в такое горячее время. Только ради тебя…
Тамам сейчас же принялась расхваливать свою новую школу. Врамшапух слушал сочувственно до тех пор, пока не понял, куда она клонит.
Ах, сестра, сестра! Позволит ли себе Врамшапух преподавать в сельской школе, после того как государство потратило на его образование такие громадные деньги? Это так же неразумно и расточительно, как палить из пушек по воробьям.
В доме все время толкались люди, приходили и уходили соседи, родственники. Трудно было урвать минутку и договориться с Бавакан. Только после полудня, когда посторонние разошлись, Врамшапух изложил свое дело.
— Съезди, сестра. Я знаю, что у тебя тоже сейчас со временем туго. Но, понимаешь, это надо сделать.
Бавакан ничего не ответила. А что, собственно, ей отвечать? Нужны не слова, а дела.
Обеденный стол накрыли, когда солнце уже перевалило за половину неба. Эрик положила на стол хлеб, сыр, зелень и сняла с огня котел душистого спаса.
Врамшапух сел во главе стола, по правую руку — Бавакан, по левую — Тамам. Снова семья за столом отчего дома! Как редко это теперь бывает и как ненадолго!
Эрик разливала спас по тарелкам, когда в дом твердой мужской поступью вошел Мацо Дастакян. Он протянул руку Врамшапуху, потом Бавакан и Тамам.
Со стороны казалось, что он совершенно спокоен, но уже сердцем знающая его Эрик понимала, как нелегко ему далось непринужденно войти и сесть за стол, не дожидаясь приглашения. Он поманил пальцем Эрик, сказал тихо:
— Там за дверью одна вещь стоит. Принеси.
Она притащила маленький тяжелый бочонок, перелила из него в графин персиковую водку.
Если трудно было догадаться о чувствах Мацо, то на Эрик достаточно было взглянуть. Щеки ее покрылись багровыми пятнами, тарелки дрожали в больших смуглых руках.
Спасибо, сестры сделали вид, точно ничего не случилось. Может быть, им и раньше было что-нибудь известно, кто знает?