Сущность дела она изложила сухо и коротко.
— А это не причуды гения? — Спросил Апресов. — Деньги же полетят.
Рузанна положила перед ним смету.
Апресов откинулся в кресле.
— Я слышал, в Тбилиси был в прошлом веке художник, за бутылку вина писал — на жести, на картоне, на куске дерева. Вывески для духанов писал. Сейчас эти его вывески — на вес золота. Шедевры. А мы, понимаете, нянчимся…
Он наклонился над бумагами.
— Сетка Рабица… Ну что ж, лучший выход. Но ведь дорого. Деньги-то государственные.
Сетка Рабица — тонкий проволочный каркас, на который накладывался раствор штукатурки, — стоила дорого. Но невозможно было прийти к Гранту с отказом. В мире должен был появиться его Арарат.
Лишнего говорить не следовало.
— Художник, — Рузанна назвала прославленное имя, — рекомендовал Еноку Макаровичу для этой работы своего ученика.
Она замолчала. Апресов еще думал.
— Ну, просто рука не поднимается, — сказал он. А затем решительно наложил резолюцию и протянул Рузанне бумагу.
— Посмотрим, будет ли это стоить бутылки вина, которая вызывала к жизни шедевры…
Чуть морозило. Над городом дрожали яркие неоновые огни. Рузанна и Грант бесцельно бродили по улицам, потому что им не хотелось расставаться. Снова и снова они вспоминали все события, этого тревожного дня и заключительный разговор с Апресовым, который Рузанна пересказала художнику во всех подробностях.
В темных воротах внезапно притихший Грант вдруг наклонил свое лицо к лицу Рузанны. Она увидела, как дрожат его губы, почувствовала запах табачного дыма и одеколона. Грант поцеловал ее — сперва нежно, чуть касаясь губами, потом крепче.
У него были широкие плечи. Рузанна не думала, что это может быть так отрадно — положить голову на плечо мужчины.
Ей казалось, что нужны какие-то слова. Но Грант еще и еще раз поцеловал ее.
Она погладила его волосы — нет, они не были жесткими, — прижалась лицом к его лицу, потом быстро оттолкнула и убежала в дом.
Как можно было столько жить, не зная настоящего счастья! О чем она думала раньше, ложась в постель или просыпаясь по утрам? Для чего раньше были красивые платья, туфли, духи?
Ашхен Каспаровна удивлялась:
— Ты позавчера купалась и опять моешь голову?
Или:
— Это платье совсем чистое. Шерсть нельзя так часто стирать.
Но волосы от мытья делались блестящими, пушистыми. Каждый день Рузанне хотелось надеть на себя что-нибудь новое, красивое, а если не новое, то хоть свежее, выстиранное, отглаженное.
Она встречала Гранта в обеденный перерыв, после работы или вечером.
Иногда он приходил в министерство, заглядывал в комнату. И Зоя, которая сидела напротив дверей, кивала Рузанне — художник пришел.
Меньше всего Рузанна любила встречи в учреждении. Здесь нельзя было ни задержать руку в широкой прохладной ладони Гранта, ни тронуть его растрепанные волосы. Надо было разговаривать с ним, как с чужим, а это становилось все труднее.
Первый раз Рузанна привела его домой неожиданно. Как-то после работы она заглянула в будущее кафе. Грант уже перенес сюда большой ящик с красками, множество пузырьков, банок, тряпок — целое хозяйство.
Рабочие закончили новую штукатурку. Грант часами висел на лестнице, размеряя стену. Ему не терпелось начать работу. В помещении было темно, и Рузанна едва разглядела одинокую фигуру у деревянных козел. Грант стоя ел пахнущую чесноком колбасу. Хлеб лежал на досках, заляпанных известковым растворам.
Художник пошел ей навстречу. Он казался заброшенным ребенком.
— Что, у тебя дома обеда нет?
— А может, и нет, — ответил Грант. — Аник сегодня во второй смене — значит, накормила мальчишек часа в три. После них мало что остается.
Рузанна, верная традициям своей семьи, где конфетку, если она была одна, делили на три части, возмутилась:
— Уж сестра могла бы подумать о тебе…
У Гранта сузились глаза.
— Про Аник — ни слова. Аник была мне матерью, когда я в этом нуждался. А сейчас у нее мальчишки. Так и должно быть.
Он снова улыбнулся.
Рузанна предложила:
— Пойдем к нам обедать…
И с тех пор Грант стал бывать у них почти ежедневно.
Спокойное равнодушие, с которым приняли художника в доме, точнее всего показывало Рузанне, что родители не допускают и мысли о каких-либо серьезных отношениях между ними.
После обеда Ашхен Каспаровна просила:
— Грант, ты у нас самый молодой, принеси-ка свежей воды.
Отец бесцеремонно говорил: