— Для чего я тогда к тебе пришел? — спросил Грант. — Кто кого должен учить — я тебя или ты меня?
Дед насупился.
— Меня учить не надо. Мне надо уважение оказать, как я того стою.
— Уважение! — с горечью выкрикнула Тамара. — Три квартиры показали! Из крана горячая вода течет!
— Пошла вон, — приказал старик.
Тамара махнула рукой и скрылась в соседней комнате, откуда доносился писк младенца.
— Значит, не то мне надо, — ни на кого не глядя, объявил дед.
— Но ведь в тех квартирах гораздо лучше, чем здесь, — сказала Рузанна, — там ванная, теплая уборная.
Старик повел на нее глазами.
Ванная и это прочее, что она упомянула, конечно, неплохо, но лично он, Ваграм Басян, интересуется другим. Ему нужна квартира, в которой летом прохладно, а зимой тепло. Взбираться на третий этаж ему трудно, а в первый этаж он не пойдет — там шумно. Лучше еще подождать и уж выбрать по своему вкусу.
— Упрямишься, дед, — покачал головой Грант. — Не пойму только, что хорошего ты видишь в этой дыре.
— Щенок! — гневно крикнул старик.
Рузанна привстала. Но Грант даже не взглянул на нее.
— Щенок! — еще раз повторил Ваграм Басян. — Мой прадед клал стены этого дома!
Он сердился, и речь его была быстрой и бессвязной.
…Э-э, да что говорить! Уходит навсегда город детства и молодости Ваграма Басяна, уходит город его жизни. Журчащие арыки на улицах, цветущие деревья в двориках, плоские крыши, на которых он спал под звездным небом мальчиком, юношей, мужем. Берег реки, куда он ходил с друзьями, залит бетоном. Дом, из которого он повел в церковь свою жену, снесен. И церковь снесена. И сады срыты.
Где вкус того винограда, который он ел пятьдесят лет назад? Где такие груши, какие росли во дворе его тестя? Над городом стояли Масис и Ааргац… Кто их видит сейчас? Закрыты они высокими домами…
Из соседней комнатушки выскочила Тамара, держа на руках ребенка. Презрев традиционную молчаливую покорность, обязательную для невестки, она с горечью выкрикнула:
— О старом сердце тоскует!.. Тетя Маран, родная его дочь, рассказывала — хлеба черного вдоволь не видели! В болячках, в коросте жили…
Не глядя в ее сторону, дед отвечал ей:
— Дурак будет тот, кто добрым словом вспомнит старые порядки. И мало ума в голове у того, кто меня в этом упрекает. Сам я для этой новой жизни кровь и пот проливал. Но легко ли уйти из дома, в котором родился? В жилотделе тоже считают: дед Басян склочник, дед Басян зазнался. В тот день Рутян кричал: «Дед особняк хочет!» Нет…
— Как своего отца, спрашиваю: чего же ты хочешь? — Голос Гранта прозвучал неожиданно мягко.
— Ах, кабы ты мне это сказал, сынок! — Старик глубоко вздохнул. — Если б мог я войти в новый дом молодыми ногами, с прямой спиной, верно, все мне там понравилось бы… А сейчас…
Грант развел руками.
— Но ведь ты сам знаешь, как бывает в жизни. У отца вырастает сын, строит для себя дом, и его дом уже не похож на отцовский.
Гайк присел на тахту рядом с дедом и поправил лацканы его пиджака.
— Сколько раз ты мне сам говорил, дедушка: «Оборви хоть все бутоны в своем саду, весну этим не остановишь». Нам надо скорей переехать.
Старик оттолкнул внука.
— На третьем этаже не желаю — мне подниматься трудно. А там как хотите. Ваше дело.
Реденький мокрый снег падал и таял под ногами. Никому не пришло бы в голову гулять в такую погоду. Но Грант не отпускал Рузанну.
— Ничего мне не жалко, кроме времени. Каждого уходящего дня жалко, каждого часа. Прав твой дядя Липарит. Ни на одном поколении не лежала такая ответственность, как на нашем. Ответственность перед теми, кто умер за нас, перед собой, перед будущим…
Рузанна спросила тихо:
— А счастье?..
— Это и есть счастье — отдавать все, что можешь… Нет, больше, чем можешь! И мы обязаны быть счастливыми на этой земле.
— Я никогда не думала ни о чем таком…
Он крепко сжал ее руку.
— И всегда поступала правильно. Это твоя особенность.
У ворот дома Грант сказал:
— Какая глупость, что мне сейчас надо уходить от тебя. Давай как-нибудь устроим, чтоб нам не расставаться…
Рузанна очень ждала этих слов, но ответа своего не знала.
— Скажем всем, что мы вместе, — настаивал он. — Хорошо?
Наверху открылась дверь.
— Это ты, Рузанна? — позвал встревоженный голос Ашхен Каспаровны.