В зале давно все смеялись и хлопали. Старик притянул к себе Гранта.
— Художник должен смотреть вперед. Мы посрамим мастерство наших предков, если не превзойдем их. Надо глубже осмысливать мир, в котором нам дано счастье жить.
Потом он еще сказал:
— Я, конечно, не могу утверждать, что ты и твои товарищи написали совершенную вещь…
Все обернулись к картине. У Гранта снова стало счастливое лицо.
Рузанна подумала: «Вот и хорошо. Было бы труднее оставить его несчастным…»
Она попросила Армена:
— Дай мне ключ от мастерской. Я потом положу его под лестницу…
Хотелось уйти незамеченной, но Грант догнал ее у самого выхода. Он затащил ее в маленькую комнатку около вешалки; там еще пахло краской, лежали какие-то доски, стояли бидоны с олифой, валялся инструмент.
— Почему ты уходишь?
— Но ведь все кончилось… Мне надо еще поработать. И сегодня придется еще кое-куда зайти.
Грант сказал:
— Как странно, что у тебя какая-то отдельная от меня жизнь. Почему так получилось? Это неправильно!
— Мы будем обсуждать это сейчас?
Он отстранился, выпуская ее из чулана. Рузанна пожалела его.
— Вероятно, ты договорился посидеть с товарищами после обсуждения?
Он кивнул.
— А ты меня даже не поздравила…
Верно. Она его не поздравила с завершением большой работы, с удачей, с радостью.
Не думая о том, что их могут увидеть, она притянула к себе его голову и поцеловала в глаза, в губы.
— Когда я увижу тебя, Рузанна?
Она помахала ему перчаткой.
Грант опять удержал ее.
— Рузанна, но ведь ты знаешь, как я к тебе отношусь…
Нет, если б он даже сказал: «Как я тебя люблю!» — ничто не изменилось бы…
В мастерской нельзя было ни медлить, ни вспоминать. Картина, которая называлась «Любовь», принадлежала ей. Рузанна сняла ее со стены, свернула в трубочку и унесла. И сейчас картина висит в ее комнате, теперь стены уже не такие пустые. А потом в этой комнате появится маленький человек, которого ей предстоит выкормить, вырастить и воспитать. И ни трудности, ни счастье не минуют ее. Любовью и материнством будет отмечена ее жизнь.
…Тосунян закончил вступительную речь. Не слушала его одна только Рузанна. Она позволила себе на глазах у множества людей маленький отдых за длинным зеленым столом. А теперь надо быть очень внимательной, чтобы не пропустить ничего важного.
Стало совсем тихо, как всегда бывает после доклада. Это уж обычно — вначале никто не хочет выступать, каждого надо уговаривать, а под конец все требуют слова по нескольку раз…
Но Тосунян не стал ждать. Он оглядел зал.
— Мириджанян… Ну, давай, давай!
Крупный красивый директор Обувьторга поднялся, торопливо вытаскивая из кармана блокнот.
Тосунян откинулся на спинку стула и закурил.
— Запишешь главное, — сказал он Рузанне. — Слушаем тебя, — кивнул Мириджаняну.
Тот откашлялся и, подняв блокнот к лицу, слегка запинаясь, начал читать:
— «Подлинно социалистическая торговля немыслима без постепенного обновления и совершенствования материально-производственной базы… Технический прогресс и новаторство… Этот принцип нашей торговли…»
Тосунян перебил его:
— Постой. Ты что, теоретический доклад построил? Ближе к делу.
Мириджанян судорожно перекинул несколько страниц блокнота, нашел нужный абзац и, набрав воздуху, начал снова:
— «В тысяча девятьсот седьмом году было реализовано… По сравнению с предыдущим годом…»
— Закрой блокнот, — приказал Тосунян. — Мне твой отчет не нужен. Иди сюда.
В зале вздохнули.
Наступая на ноги соседям, директор Обувьторга вытиснулся из рядов и подошел к столу.