У полустанка нас опять встретила стрелочница.
— Набрали-таки, — улыбнулась она. — Ух, да какой здоровый да ядреный попался! — Она указала на Наташин белый гриб, который весил не меньше полкило.
— И отдала желание напрасно, — грустно сказала Катя.
Она утомилась и висела у меня на руке. Наташа шла рядом, помахивая большим букетом ромашек и колокольчиков. Остальные обогнали нас и шагали далеко впереди.
— Нет, не напрасно, — ответила Наташа. — И вовсе не напрасно, — пропела она.
— А они вовсе не починят, — так же напевно протянула Катя.
Мне это надоело.
— А ты откуда знаешь?
— А я знаю!
— Чего ты знаешь? Ну, скажи нам.
— А то знаю, что, когда Клавдия Андреевна нас выгнала, Лиза потихоньку штучку из часов вытащила. Маленькую такую штучку. И она мне сказала: «Закинь ее подальше, пусть ведьма злится». И я тут же ее в колодец кинула. Ну, как они теперь починят? — Катька хихикнула.
Мне захотелось ее ударить. Хороший день был испорчен. Я оттолкнула Катю, и она, притихшая, плелась сзади, а мы с Наташей, не разговаривая, пошли быстрее, догнали остальных и задержались только у калитки дома Клавдии Андреевны. Дом стоял темный и тихий. Я вспомнила, что хозяйка уехала в город.
— Наташа, пойдем к нам. Не оставаться же тебе здесь одной.
— Нет, спасибо.
Наташа постояла у калитки и, будто пересилив себя, тряхнула головой и окликнула Бориса.
— Помоги мне в одном деле, — сказала она.
— Сейчас? — удивилась Лиза. — А у нас с ним грибы общие, нам разделиться нужно.
Она взяла Борю за руку и увела его.
Тогда Анатолий, словно что-то поняв, сказал без всяких шуточек, спокойно и негромко:
— Если что надо, давай я помогу.
— Нет, — непримиримо отрезала Наташа.
Мы вернулись к себе. На столе лежала груда грибов, и Лизочка под восторженные возгласы Зои Глебовны делила их на две кучки. У куста сирени стоял косарь и курил папиросу.
— Уже пятьдесят дает, — победно шепнула мне Зоя Глебовна.
В нашей комнате, которая целый день стояла с закрытыми окнами, было душно.
— Мама, что же мне делать… ноги мыть, что ли? — жалобно ныла Катя.
— Что хочешь, — ответила я.
В этот вечер мне казалось, будто я непоправимо упустила что-то очень важное в воспитании своей дочери. Мое безразличие ужаснуло Катю. Она заплакала. А я думала о том, что Наташа осталась одна в пустом доме…
На террасе смеялась Лиза:
— Мама, не отпускай мальчиков. Сейчас жареные грибы будут.
Я вышла в сад.
— Последнее мое слово — шестьдесят, — взывал из-под куста сирени Иван Петрович.
Лиза ему не отвечала.
— Дайте Наташин велосипед, — резко сказала я.
Лиза вскинула удивленные глаза, хотела возразить, но потом молча достала из кармана ключ и отперла сарай.
Я катила велосипед по дороге — такой ровной днем и такой неверной ночью. Было тихо, и только жалобный писк ритмично доносился издали. Чем ближе я подходила к Наташиному дому, тем громче и резче слышен был этот звук. Но только отворив калитку, я поняла, что это скрип колодезного журавля.
Расставив босые ноги, Наташа вычерпывала воду из колодца, поднимала ведро за ведром и выливала в желобок, ведущий к ягоднику и огороду. Намокшее платье потемнело, облепило ее, и Наташа показалась мне тоньше и выше ростом.
Увидев меня, она прекратила работу, только помахала рукой. Я заглянула в колодец. Далеко внизу в черной яме плескалась потревоженная вода.
— Уже до деревянного сруба дошла, — похвасталась Наташа. — Знаете, это даже приятно. Одно усилие, потом ведро само летит вверх.
— А Клавдия Андреевна?
— Она рада будет. Вода уже застоялась. Давно идет разговор, чтоб колодец вычерпать. К завтрему снова натечет.
Больше мы ни о чем не говорили. Скоро ведро стало не погружаться, а ложиться на бок и зачерпывать густую илистую жижу. Тогда Наташа притащила моток веревки и карманный фонарь. Прояви она хоть немного страха или нерешительности — наверное, я не смогла бы спустить ее в темную яму. Но она быстро и ловко прыгнула в ведро, уцепилась руками за веревку, и мне осталось только следить, чтобы ее не стукнуло о бетонированные стены колодца. Фонарик выглядел сверху крохотным желтым пятном. Держа его, Наташа могла шарить в жидкой грязи лишь одной рукой. Со стен колодца с журчанием просачивалась и прибывала вода. Мы даже не знали, как эта «штучка» выглядит, но когда Наташа ее нащупала, то сразу поняла, что именно она, зубчатая, с винтиком.
Я вытащила Наташу — мокрую, грязную, вспотевшую. От усталости и внезапной слабости она не смогла сразу выбраться из ведра. На нас обеих вдруг напал беспричинный, расслабляющий смех. Сидя на мокрой земле, мы хохотали, вытирая слезы грязными руками. «Штучку», отмытую от песка и грязи, мы бросили на дно деревянного футляра от часов, будто она сама отлетела. Теперь ее нельзя было не найти.