— Верочка, что ли? — У Анны дрогнул голос. — Забыла меня? Не помнишь тетю Аню?
— Тетю Аню? — неуверенно повторила Верочка. — Ногайцева тетя Аня? — вдруг радостно вспомнила она и неловко ткнулась головой Анне в грудь.
Вера была на год моложе умершего сына Анны. Раньше ее в шутку звали «Митина невеста».
— Как живешь-то? Замужем уже, поди?
Вера кивнула. Анна удержалась от слез.
— Мать дома?
— Ой, мама в город уехала!
Больше Анна ни о чем не спрашивала. В дверном проеме показался хозяин. Гостья отстранила Верочку и пошла ему навстречу.
— Тебя и время не берет…
Голос ее прервался.
Николай Павлович неумело раскинул руки.
— Анна, Анна…
Он повел ее в свою комнату и усадил в жесткое креслице у стола.
— Приехала, значит. Мне говорили…
Крикнул дочери:
— Вера, чаю нам подай.
Анна воспротивилась:
— Не надо ничего. Я ведь за тобой, Коля.
Уваров точно не расслышал. Темными пальцами скрутил папиросу.
— Все у сестры живешь?
— Давно уж перебралась. Комнату мне дали. Одной лучше.
Он согласился:
— Свой угол всего дороже.
Анне надо было спросить про Таисию, про детей, про здоровье. Но она молчала. Вдруг почувствовала усталость от бессонных ночей, от напряжения душевных сил, в котором жила все эти дни.
Все здесь было ей знакомо, все напоминало прошлое. В комнате по-прежнему пахло табаком и металлической пылью. Так же, со строгой мужской аккуратностью, были сложены журналы на столике и инструменты на подоконнике. Даже голубоватое, истонченное временем пикейное одеяло на узкой кровати то же, что и много лет назад.
Сколько раз она бывала в этой комнате с Иваном!
Анна сказала:
— Что же ты о дружке своем не спросишь? Или не интересуешься?
Уваров скороговоркой ответил что-то нескладное, вроде «будет уж тебе, будет», и спросил с наигранным оживлением:
— Поселок наш видела? На город тянет!
— Не заговаривай меня, Николай, — жалобно попросила она, — устала я. Собирайся лучше, пойдем.
Уваров встал.
— Не зови. Разошлись наши дороги с Иваном и никогда не сойдутся.
— Кончилась его дорога. Забывать надо старые счеты.
Она подождала, но Уваров ничего не ответил.
— Высоко себя ставишь, Николай. Ты оглянись на меня. Уж наши ли дороги не разошлись? А я вот здесь. Так неужто твоя обида больше моей?
— Не в обиде дело. Я хотел бы и вовсе забыть, что он есть на свете.
Тяжело падали его слова. Вконец измученная Анна крикнула:
— Да что он такое сделал? В чем его вина непрощенная?
Николай Павлович смотрел в окно. Он слишком все хорошо помнил. В глазах точно живой стоял Иван, как, бывало, взбегал он по крутой дорожке к этому дому.
Бежал, прятал глаза и все же не мог не идти.
Смолоду это было у Ивана. Натворит что-нибудь и нет ему покоя, пока не вырвет у друга признания или на худой конец прощения своему поступку. Убедит, улестит, уговорит.
И когда приехал он из отпуска с новой женой, в тот же вечер явился.
Таисия увидела его в окно.
— Идет… Хорошо один догадался. А с ней не пустила бы, ни за что не пустила бы. Прямо от двери поворот бы дала. Аннушке-то, Аннушке каково…
— Хватит, — прикрикнул Николай Павлович и ушел в свою комнату.
Минут через пять дверь без стука открыл Иван Ногайцев.
— Судишь? — спросил он сдавленно-счастливым голосом.
Уварову показалось, что Иван выпил. Но он был трезвый. Сел на табурет, полы его шинели разошлись, брюки на нем были новые, серые в голубую полоску.
— Коля, друг, пойми, я Анне уже и не нужен. Для нее это лишняя нагрузка — сготовить, постирать. Рассказываешь ей что-нибудь — никакого интереса. Сейчас ее удовольствие — книжку почитать, радио послушать. А материально я ее всегда обеспечу.
Уваров рассердился:
— Тебя послушать — осчастливил ты Анну. А это надо у нее спросить. Ты лучше о себе скажи.
— А я себя виноватым не считаю. Что, мне доли на земле нет? Или про любовь только в книгах пишут?
Вот этим он и сшиб своего дружка. Николай Уваров и вправду думал, что о любви больше пишут в книгах. И этих книг он читать не любил.
— Не поздно о любви-то?
— Не поздно, — твердо ответил Ногайцев, — ты точно с Анной спелся. Она тоже, чуть что: «Нам не по восемнадцать лет». А в восемнадцать лет люди как кутята глупые. Ничего понимать не могут.
И пошел, понес Иван про море, про пароходы, про чаек, про пальмы…
Таисия сперва стояла у двери, потом очутилась в комнате.