— Он чудно одет, да, мама? — с нескрываемой завистью прошептала Маринка.
Глеб Александрович с помощью Жоры и Гиги очутился в кузове.
— Прошу прощения, — вежливо, но без улыбки, сказал он, отодвинув в сторону мой рюкзак и укладывая свои вещи.
Мы с Ирочкой посмотрели друг на друга. Она подмигнула мне и кивнула в сторону нашего нового спутника. Я ответила ей улыбкой. Нас уже объединяло чувство старожилов.
Покоренная блеском альпинистского снаряжения, Марина коснулась пальцем новенького ледоруба.
— Девочка, это трогать нельзя, — внушительно проговорил Глеб Александрович, — это не игрушки, девочка.
Маринка отдернула руку и сразу притихла.
Костя вступился за дочку:
— Я думаю, что эти игрушки не очень понадобятся вам в предстоящем походе.
— Это вы так думаете! — ответил Глеб Александрович. — Разрешите узнать — который раз вы переходите Клухорский перевал?
Посрамленный Костя замолчал.
Глеб Александрович обвел взглядом нас всех, и тут совершенно неожиданно выяснилось, что даже Гиги и Жора идут через перевал впервые. Они были экскурсоводами по Теберде, а в Сухуми туристов водил другой человек.
— А я совершил этот поход еще в тридцать девятом году, — веско заявил Глеб Александрович.
Сквозь деревья мелькнуло черно-зеленое озеро, в котором мы столько раз купались. Потом пошли знакомые места — дорога на водопад Шумку, березовая роща. Мы не остановились ни у бешеной речки Муруджу, которая состоит из одной молочной пены, ни возле сурового потока Куначкира. Ущелье суживалось. Горы становились выше. Недвижно стояли темные прямые сосны.
Прощай, Теберда!
Марина все еще переживала обиду. Она сидела очень сосредоточенная, потом обхватила меня за шею и прошептала на ухо:
— По-моему, он хам!
Я укоризненно покачала толовой.
— Наоборот. Он очень вежливый человек. А тебе урок — не трогай чужие вещи.
Глаза девочки подозрительно заблестели. Тогда Жора, с птичьей легкостью сидевший на борту машины, отстегнул от своей клетчатой рубашки маленький туристский значок и приладил его к платью Марины.
— Теперь ты настоящая туристка!
Этого оказалось достаточным для полного счастья.
Дорога шла все вверх. Костя и Маринка напевали свою любимую песню:
Ирочка тянула высоким голоском:
Запел и Глеб Александрович неожиданно сильным баритоном:
Так весело мы доехали до Северного приюта.
Навстречу машине выбежала курносая девушка и завела с шофером оживленный разговор о делах, к которым мы не имели никакого отношения.
Деревянный, очень декоративный дом стоял на самом берегу реки, а в двух шагах от него поднималась гора, изрезанная продольным серпантином дороги. Отсюда начинался подъем на перевал.
Стены домика были испещрены надписями:
«Выходим на освоение перевала. Кто кого! Вася и Алеша».
«Прощай, Любочка! Встретимся в Сухуми!»
«Кавказ подо мною! Арнольд Карапетян».
— Мы тоже напишем что-нибудь, хорошо? — загорелась Маринка.
Все три комнаты дома представляли собою печальное зрелище покидаемого жилища. На полу валялись бумажки, консервные банки. Свернутые полосатые матрацы были стянуты широкой кумачной лентой с надписью «Добро пожаловать». Курносая девушка вытаскивала из дома узлы и складные кровати.
— На чем же мы будем спать? — тихо спросила я у Кости.
— Может быть, они оставят спальные мешки? — пожал плечами Костя.
Наши проводники о ночлеге не думали. Гиги стоял с Ириной у берега реки, а Жора помогал шоферу грузить вещи.
— Маруся, оставь нам котелок, — уговаривал он девушку.
Мне стало ясно, что никаких мешков не будет. А у нас только одно тонкое байковое одеяло.
«Надо вернуться на этой же машине», — подумала я.
Сердитая река окатывалась по зеленым каменным глыбам. От нее тянуло холодом. Черные ели, покрытые седой, косматой паутиной, обступили разоренный дом.
Как назло, Маринка и Костя полезли на гору за малиной. Мне необходимо было человеческое сочувствие, совет.
— Наверное, нам лучше возвратиться в Теберду, — сказала я Глебу Александровичу, — здесь негде спать. Я боюсь за ребенка.
— И это еще не самое худшее, — готовно ответил он. — Учтите, что впереди ледник.