— Но ведь столько народу ходит через перевал!
— Ну, не знаю, не знаю… Дороги в горах изобилуют неожиданностями. В леднике могут быть трещины…
— Костя! Сюда! — закричала я во весь голос, но в это время машина тронулась и шум мотора заглушил мой голос.
— Котелок я у нее все-таки выпросил, — сказал Жора, подходя к нам.
Мы собрались перед домом у большого плоского камня со следами костра. Глеб Александрович развязал свой рюкзак, вынул термос и стал пить горячий кофе. Гиги и Жора обменивались между собой короткими, малопонятными фразами.
— Здесь ночевать не будем, — объявил Гиги, — пока светло, тронемся на подъем.
— Позвольте, — сказал Глеб Александрович, — куда на подъем? Здесь хоть крыша над головой, а там до Южного приюта ничего нет. Я эти места знаю!
Ни Жора, ни Гиги не удостоили его ответом. На камне расстелили газетный лист и достали еду. Маринку очень волновало, как мы будем питаться.
— Все вместе будем. Правда, мама? Все вместе, — убеждала она, пока я доставала из мешка жареных цыплят.
Гиги извлек из своего рюкзака копченую колбасу.
— Вот что, товарищи, — сказал Костя, — надо поступать целесообразно. Сперва будем есть то, что может испортиться. Колбаса подождет.
Никто не возражал.
— Присаживайтесь ближе, — предложила я Глебу Александровичу.
— Благодарю. Я закусил, — ответил он и отошел в сторонку.
Ира ела нехотя. Она была безучастна ко всему окружающему. Ее большие светло-голубые глаза всегда были обращены в сторону Гиги. О чем бы он ни говорил, она слушала его широко улыбаясь.
Но Гиги говорил мало.
— Пошли! — скомандовал он, едва мы покончили с цыплятами.
Нам было все равно — идти так идти. Мы вполне сознавали свою зависимость от предводителей и покорно просунули руки в лямки своих мешков. Но Глеб Александрович запротестовал:
— Это безумие. Нас в горах застигнет ночь!
— Наверху есть старые блиндажи, — пояснил Жора. — Сейчас по холодку осилим подъем, а утром перевалим.
Пошли мы не по серпантину, а по прямой туристской дорожке. Лес кончился. Тропинку обступали высокие травы. Позади меня шел недовольный Глеб Александрович, но я не прислушивалась к его воркотне. Мне было очень трудно идти. Болели оттянутые мешком плечи, прерывалось дыхание, кровь стучала в висках. Примерно через каждые десять минут Гиги давал нам коротенькую передышку, и это бывало именно в ту секунду, когда я уже не могла сделать ни одного шага.
На одной из остановок сверху спустился Жора. Он молча снял с меня рюкзак, накинул его ремни себе на плечо и пошел рядом со мной.
Нести свой мешок всю дорогу было вопросом самолюбия. Марина никому не отдала свою ношу. Но уж бог с ним, с самолюбием! Я сразу ожила и огляделась вокруг. Травы уже не стояли стеной, а стелились по земле. Внизу в сумраке ущелья темнели леса. А мы догнали солнце, которое горело на белых вершинах. Низко сползали языки ледников, изрезанные голубыми полосами, будто следами от гигантских лыж.
— «Неприступные громады высятся над нами», — продекламировала я.
— Нет, какие же они неприступные! — сказал Жора, деловито оглядевшись. — Они давно все освоены. На каждой вершине лежат по десятку консервных банок с записками.
Мы разговорились. Жора был самый старший в семье и после смерти отца помогал матери растить детей. О себе он говорил скупо. Все переводил разговор на Гиги.
— Гиги уже на третий курс перешел. Географом будет. Он очень способный. Вообще, у них вся семья такая, сестра умная, красивая — мы с ней дружим. Отец колхозник, Герой Труда, замечательный старик. С одной стороны — вполне передовой, справедливый человек, а вместе с тем своих обычаев сильно придерживается. Например, когда мы у них на свадьбе гуляли — стаканов на столе не было, вино в турьи рога наливали. Туда больше литра входит, а на стол не поставишь — не держится. Ну, надо пить.
— Это чья же свадьба была?
Жора помолчал, потом неохотно ответил:
— Так, одна свадьба…
Мы остановились, поджидая Глеба Александровича, который сильно отстал.
— Ну где, где оно, это ваше жилье? — еще издали кричал он.
— Самое трудное пройдено, — строго сообщил Гиги. — Здесь и переночуем.
Он махнул рукой вверх. Сперва мы ничего не увидели — гора и гора. Потом, как на загадочной картинке, глазам сразу открылся домик, наполовину выбитый в горе, наполовину сложенный из камня и бревен. Грубая печь и выщербленные доски пола оказались покрытыми толстым слоем желтоватой пыли.
— Пыль веков, — пошутила я.