— Пыль войны, — серьезно сказал Жора. — Это последние военные укрепления в горах. Дальше фашисты не прошли.
Он уже где-то нашел тесину и ловко раскалывал ее складным ножом.
— У него есть топорик, — сказала я шепотом, указывая на Глеба Александровича.
— У другого можно взять и без спросу, — ответил Жора, — а этот человек сам должен предложить.
Но человек и не думал предлагать. Он снова вытащил термос и пил свой кофе.
Мужчины налаживали костер. Ира мечтательно смотрела на Гиги.
— Ира, — окликнула я девушку, — пойдемте-ка мы с вами за водой.
Она удивленно взглянула на меня, но встала. Мы спустились к речушке, вытекающей из-под ледникового языка, и пока прополоскивали посуду, я узнала, что Ира — техник, живет в Ленинграде, работает на станкостроительном заводе. В Теберду она попала по путевке — завод премировал лучших производственников… На Кавказе девушка никогда не была, и меня удивило не то чтоб безразличие, а какое-то спокойствие, с которым она смотрела на величие окружающей нас природы.
— Вам не нравятся горы, Ирина?
— Отчего ж, горы хорошие, — ответила она.
Больше спрашивать было не о чем.
Солнце уже зашло. Ледники стали розовыми, а воздух резким и холодным. Печка в нашем убежище отчаянно дымила. Едкий дым зеленоватыми, плотными струйками выползал из ее бесчисленных щелей. Только низко пригнувшись к земле, можно было спастись от дыма.
Пока мы ужинали, я старалась не думать о том, как мы будем спать. Глеб Александрович уже влез в спальный мешок облегченного типа — небольшой, но, видимо, достаточно теплый.
— Ничего, — сказал Жора, — и мы сейчас отлично устроимся!
У ребят оказался кусок брезента. Мы расстелили его на полу. Маринку я укрыла сложенным вдвое одеялом. Она заснула быстро, а для нас началась бесконечная ночь с короткими провалами в сон. Сперва никак не удавалось улечься на жестком, в рытвинах полу. Потом я задремала, но скоро проснулась, дрожа от холода.
Видимо, стужа разбудила не только меня. Гиги сидел перед печкой и подкладывал в нее щепки, а Ира, облокотившись на свой мешок, говорила ему шепотом:
— Ты сказал — оставайся. Я осталась. Я не посчиталась, что отпуск свой просрочила, что с работы меня могут снять. А ты все молчишь. И ничего я не знаю. Ничего ты мне не оказал.
— А тебе обязательно слова нужны?
— Ну, а как же иначе объясняются люди? Я от товарищей отстала, иду с тобой. А куда? Зачем? Как во сне… Не знаю даже, любишь ли ты меня…
— Вот! — сказал Гиги. — Именно этого твоя душа хочет. Но я еще ни одной женщине не сказал, что я ее люблю. И не скажу! Без слов понимать надо. Я тебе предложил: «Пойдем со мной». Ну и конец. И все!
«Ах, мальчишка! Ах, хвастун!» — подумала я и неожиданно задремала. А когда у меня одеревенела шея и я снова открыла глаза, Гиги уже спал, а Ирина лежала рядом со мной.
Наконец стало светать. Костя первым вышел из блиндажа, но тотчас вернулся обратно.
— Вы только посмотрите, что творится! Ночью выпал снег. Не удивительно, что мы так зябли…
Все вокруг было в снегу. У наших ног лежали плотные волнисто-кудрявые облака. Над собой мы видели белые вершины гор, но внизу уже ничего нельзя было разглядеть.
— Скверное положение, — сказал Глеб Александрович, — я эти места знаю. Не меньше трех дней здесь просидим.
Я пришла в ужас от его слов, но, поглядев, какой он встрепанный и измятый, сообразила, что сама выгляжу не лучше, и это меня испугало еще больше.
Одна Маринка отлично выспалась и чувствовала себя хорошо. Мы умылись снежком и сидели вокруг костра, который развели у дома.
— Может быть, разделим продукты на несколько дней? — мужественно предложил Костя.
— Это зачем? — презрительно спросил Гиги.
— Ну, а на случай, если погода не изменится и нам придется здесь задержаться.
— Для чего нам задерживаться? — мягко оказал Жора. — Вот позавтракаем — и тронемся.
Глеб Александрович пил кофе из своего термоса.
— Последняя, — с торжеством шепнула мне Маринка.
— Что «последняя»? — не поняла я.
— Кружка последняя. Уже все вылил из термоса!
— А тебе-то что?
— Теперь у нас будет просить котелок. А мы не дадим.
— Кто это не даст?
— Жора не даст. Мы так решили. Пусть с нами питается.
— На что он тебе нужен? — никак не могла я понять.
У нас было множество вкусных вещей — и шоколад, и печенье, и пирожки. А Глеб Александрович ел только крутые яйца и сухие галеты. Да и не такая была девочка Марина, чтоб польститься даже на самую вкусную еду. А все-таки я чувствовала, что для нее было очень важно присоединить Глеба Александровича к общему столу.