Он глубоко вздохнул, и его грудь прижалась к моей щеке. Я слушала его сердцебиение, слишком быстрое, как мне показалось. Если бы я уже была врачом, то смогла бы помочь ему и не чувствовала себя такой беспомощной. Удары, казалось, отсчитывали секунды. Но до чего – я не знала. Может быть, чего-то плохого. Я погрузилась в сон, и страх последовал за мной.
III
На следующий день мы шли по обсаженным деревьями тротуарам в центре Санта-Круза, мимо симпатичных магазинчиков, ресторанов и художественных галерей. Мы направлялись в кафе «Брэвери», чтобы встретиться с Шайло. Я внимательно наблюдала за Миллером, отмечая бледность его лица. Проснувшись, я обнаружила в мусорном ведре моей спальни две бутылки из-под воды, и Миллер пожаловался на усталость, даже после того, как спал в моей постели.
– Я почти и не помню, когда спал в настоящей кровати, – сказал он в то утро. – Забыл, каково это.
У меня внутри все сжалось.
– Ты можешь спать в ней каждую ночь, – предложила я, хотя на самом деле это был приказ.
Если его мама будет ночевать в мотелях, я заставлю его спать в моей постели и пить столько воды, сколько захочется. Миллер безропотно и стоически шел рядом со мной. Мы ежедневно очень многое принимали как должное: тепло, туалет, воду от простого прикосновения к крану. Уединение, личное пространство, постель. Миллера всего этого лишили, а он не жаловался и справлялся со всем в одиночку.
Перед ломбардом Миллер остановился и заглянул внутрь. В самом центре на подставке стояла акустическая гитара. Царапины портили бледный корпус, но на грифе более глубокий коричневый цвет выглядел дорого.
– Какая красивая, – заметила я.
– Это моя, – тихо пробормотал себе под нос Миллер. Я повернулась и посмотрела на него.
– Что?
Его глаза округлились, а затем он нахмурился.
– Черт, ничего, не обращай внимания. – Он быстро зашагал дальше, я едва поспевала за ним.
– Это твое? Я не знала, что ты играешь.
– Ты многого обо мне не знаешь.
– Полагаю, что так, – ответила я, стараясь скрыть обиду. – Хорошо получается? Давно играешь?
– С десяти лет. Когда у нас был компьютер, я научился играть по видеоурокам на YouTube.
– А ты умеешь петь?
Он кивнул.
– В основном каверы, но сам тоже кое-что пишу.
Я моргнула, увидев, как он раскрывается передо мной с другой стороны.
– Почему ты мне не сказал? Так вот что ты каждый вечер пишешь в блокноте? Сочиняешь песни? Ты мог бы сыграть для меня…
Миллер остановился и резко повернулся ко мне.
– Ну, для этого уже слишком поздно, не находишь? Господи, Ви! Ты когда-нибудь перестанешь задавать вопросы, помогать и… копаться в моем дерьме?
Я отшатнулась, как от пощечины.
– Я не… Я думала…
Он яростно провел ладонью по волосам.
– Мне не следовало говорить тебе о гитаре.
– Почему?
– Потому что теперь ты просто воспользуешься своими возможностями богатенькой девочки и выкупишь ее. Ты уже достаточно помогла. Ты сделала достаточно. Большего я принять не смогу.
Я поймала его напряженный взгляд, глубокий, засасывающий. В темной глубине его глаз плескалась боль. Неосуществленные желания, ощущение потери и вкус к жизни. То, что пробудилось в нем после горячего душа, настоящей постели и еды.
– Я не стану ее выкупать, – произнесла я.
– Пообещай мне.
Я прикусила губу, переминаясь с ноги на ногу.
Миллер выпятил челюсть.
– Я должен сделать это сам. Обещай мне, Вайолет.
– Пообещаю, если ответишь на один вопрос. Ты такой грустный последнее время не из-за отсутствия гитары?
– Я не грустный…
– Это было неделю назад, верно? Когда ты ее продал?
Он неохотно кивнул.
– Но я ее не продал, а заложил. Есть разница. Если продать, то потеряешь навсегда. А если заложить, то можно вернуть.
– А что, если ее купит кто-нибудь другой?
В глазах Миллера всколыхнулся страх.
– Мы должны ее вернуть, – заявила я. – Потому что ты сам не свой. Как будто потерял частичку себя, и я просто думаю…
– Не думай, Вайолет, – оборвал он меня, внезапно запыхавшись. Его лицо покраснело, как будто он только что пробежал марафон. – Ничего не делай. Просто оставь это. Пообещай.
– Ладно, ладно, я обещаю, – тихо сдалась я, в основном потому, что этот разговор его расстроил.
– Прости, что вспылил на тебя, – произнес он. – Ты была… очень добра ко мне. Черт возьми, благодаря тебе моя жизнь стала вполне сносной. – Он поднял руку, будто хотел пригладить прядки, выбившиеся из моего хвоста, но передумал и засунул ее в карман. – Ты – лучшее, что случилось со мной за очень долгое время. Я просто не привык… к удобствам. Долгий душ. Кровать. И теперь мне еще больше не хватает того, чего у меня нет.