Точнее, это было не совсем так.
Мое сердце рядом с Миллером билось совершенно иначе, нежели рядом с другими: когда у него падали показатели и ему становилось плохо; когда я вспоминала ту ужасную ночь, в которую он чуть не умер у меня на руках; когда я обнимала его на прощание после вечера вместе и чувствовала биение наших сердец в унисон.
Вдруг пришло осознание, что Ривер ждет ответа на вопрос, пока я стою, как дурочка, и думаю о другом парне.
– Э-э, да, приду.
– Отлично. Тогда увидимся, – произнес он и зашагал прочь вместе со своим другом.
– Ага. Увидимся.
Эвелин уставилась на меня, уперев руки в бока.
– Что?
– Тебе обязательно быть такой правильной? Ты спугнула Холдена.
– Я? Вряд ли. Да и в любом случае, мне кажется, чтобы его напугать, понадобится что-то посерьезнее лекции о пассивном курении.
– Верно. Глядя на него, я думаю, он успел повидать дерьма в этой жизни. Интересно, что с ним приключилось? – Она провела языком по нижней губе. – Пожалуй, посчитаю это вызовом.
Мы снова пересекли лужайку, и я заметила Миллера, который сидел на камне возле столиков кафетерия. На нем были рваные джинсы, ботинки и выцветшая винтажная футболка Sonic Youth. На коленях лежал пакет с едой, сам же Миллер рылся в рюкзаке, вероятно, в поисках инсулина.
Эвелин проследила за моим взглядом и вздохнула.
– Ты собираешься рассказать ему о вечеринке Ченса, да?
– Конечно. А что? Думаешь, Фрэнки со своими парнями продолжат над ним издеваться?
Эвелин пожала плечами.
– Фрэнки – идиот, ему больше нечем заняться. Но Миллер, похоже, может за себя постоять. Твой маленький мальчик уже совсем взрослый, правда? Очень жаль.
– Очень жаль, что? – спросила я, вспыхивая. – Очень жаль, что он бедный? Какое это вообще имеет значение?
– Дело не в том, что он беден. А во всей картине в целом. Он жил в машине. Его мать занималась проституцией. Все это создает вокруг него определенное… облако?
– Ауру? – подсказала я, скрестив руки на груди.
– Ауру, точно! Она исходит от него, как дурной запах.
– Эвелин, ты говоришь ужасные вещи.
«Раньше от него пахло лесом, а теперь – солнцем и пляжем».
– Только не нервничай. Я знаю, что он твой друг. Или тебе просто нравится с ним нянчиться из-за этого его диабета.
– Да, он мой друг, и не смей так о нем говорить. Никогда.
– Ладно, ладно, извини. Простишь? – Она быстро обняла меня. – Иди. Пригласи его на вечеринку, если хочешь, а я позвоню тебе попозже. – Эвелин чмокнула воздух у моей щеки и убежала, покачивая волосами, собранными в высокий хвост.
Я посмотрела в сторону Миллера.
«Нет, он вовсе не моя любимая игрушка, и я с ним не нянчусь. Он замечательный».
Хотелось бы мне, чтобы все в школе видели то же, что и я. Да, я тоже видела в нем ребенка, который жил в фургоне, но от этого в моих глазах он становился только лучше, а не наоборот. Красивее, сильнее, храбрее. И он никогда не жаловался, вместо этого изливая все свои эмоции в музыке.
И настало время, чтобы все в школе узнали о его таланте.
4
– Привет!
Я поднял взгляд и увидел приближающуюся Вайолет. Сердце глухо забилось, каждый удар походил на тычок в старый синяк. Она была так прекрасна в лучах позднего летнего солнца, поблескивавших в ее иссиня-черных волосах. Ее темно-синие глаза сегодня казались мрачнее, несмотря на лучезарную улыбку.
Что-то не так.
Она плюхнулась на траву рядом с камнем, на котором сидел я.
– Привет, – произнес я, держа ручку для инъекций инсулина. – Только собирался уколоться. Решил, что стоит дать новичкам пищу для разговоров. Все-таки первый день в школе.
Ви слабо улыбнулась. Она знала, что я выдержал череду глупых насмешек: типа я наркоман, который нагло ширяется среди бела дня. К черту этих придурков, если они думали, что я буду прятаться по туалетам, чтобы принять лекарство, которое поддерживало во мне жизнь.
Мне приходилось распределять инъекции по всему телу, чтобы не колоть много раз в одно место. Сегодня я закатал короткий рукав своей футболки.
– Погоди, дай угадаю дозу, – произнесла Вайолет. – Для практики.
Она заглянула в мой контейнер с обедом: бутерброд с ветчиной, несколько ягод клубники, пакет попкорна, бутылка воды.
– Похоже на сорок граммов углеводов, потому… четыре единицы инсулина.
– Верно, доктор Эм, – ответил я и сделал себе укол.
Ввел лекарство под кожу, и жалящая боль от иголки стала терпимее. Когда я убрал ручку в футляр, Вайолет протянула мне ланч, хотя я не стал есть сразу; нужно подождать несколько минут, пока начнет действовать инсулин.