– Все нормально? – спросил он больше пустоту, чем обращаясь конкретно ко мне.
Гарри до сих пор не мог понять, кто распластался у его ног.
Я кивнула, и он, обезоруживающе улыбнувшись, поднял бейсбольный мяч, выпавший из его рук, помахал друзьям, ожидавшим на другом конце лужайки, и побежал. Не думаю, что он вообще понял, что той бесформенной кучей, растянувшейся на школьном дворе и просидевшей на траве с полчаса после столкновения с самим Гарри Томпсоном, была я.
Именно поэтому сегодня я несказанно удивилась тому, что Гарри вообще знал и помнил, как меня зовут. Компания его была довольно обширной, да и все в школе здоровались с Гарри, когда он проходил по коридору. Парни протягивали ему кулачки и пятерни в приветствии или для выражения признательности за выигранный бейсбольный матч, а девчонки томно вздыхали, хлопали ресницами и аккуратно наматывали локоны на пальцы, проговаривая: «Привет, Гарри». Но он никогда не запоминал имен. Я часто видела замешательство на его лице, морщинку между бровями и нахмуренный лоб, когда он просил списать, но никак не мог вспомнить, как зовут того парня, что сидит слева от него. Гарри, конечно, был красавчиком, но не отличался умом и сообразительностью, да и вряд ли запоминал имена всех девчонок, которые кружили вокруг него, словно пчелы у улья. Королевой пчел, конечно же, была Бриджит.
Интересно, как она отреагирует, когда, спустившись на перемене в столовую, чтобы вместо нормального ланча похрустеть морковными палочками или яблочными дольками, увидит меня, сидящую рядом с ее парнем, а по совместительству самым популярным парнем в школе. Я представила перекошенное лицо Бриджит, глаза, мечущие огни, и это добавило мне уверенности, чтобы продолжить спуск следом за Гарри.
Откуда у Бриджит такая неприкрытая ненависть ко мне, я гадала до сих пор. Вместо того чтобы, как большинство, делать вид, что я пустое место, она обозлилась и настроила против меня всех своих подруг и знакомых.
По правде говоря, мои отношения с одноклассниками, да и вообще положение в школе, были абсолютно нормальными до пятого класса. Мы дружили с Сарой, которая ныне бегала за Бриджит, словно собачонка, и заезжала за ней по пути в школу, практически превратившись в ее швейцара и водителя. Я посещала художественный кружок, играла в школьном театре, пусть не близко, но общалась с одноклассниками, и меня абсолютно не тяготила необходимость каждое утро вставать в семь часов по любимому будильнику с птичкой и отправляться на остановку, чтобы ожидать неизменно желтый автобус с неизменным водителем в лице Дага.
Родители Бриджит тогда еще не разбогатели, ее отец был обычным работником автосалона, где он продавал машины не самой премиальной марки, и каждый день мистер Десфиладо завозил дочку в школу по пути на работу. Затем в течение года он несказанно разбогател и совершенно удивительным для всех образом открыл свой собственный автосалон, в котором ему больше не приходилось работать обычным продавцом. Тогда семья Десфиладо переехала поближе к школе, купив большой белый дом с колоннами и лепниной на главной улице Локпорта, а родители Бриджит после этого головокружительного успеха почему-то разошлись. Я подозревала, что это стало большой трагедией для нее, и даже хотела поддержать, но она будто обозлилась на весь мир и поспешила спрятаться в своем коконе. Она собрала армию подружек, которых напустила на меня, словно рой безжалостных ос. Бриджит Десфиладо, будто феникс, восстала из пепла родительского развода, стала носить еще более дорогую и модную одежду, наносить вызывающий макияж и своим огнем почему-то решила сжечь меня.
Все бы ничего, но одновременно с этим и моя подруга Сара переехала из Лейквилла, ее родители купили дом в одном квартале от особняка Десфиладо. Она перестала со мной общаться и переметнулась на сторону врага. Поначалу она просто делала вид, что меня не замечает, но после всецело встала на сторону Бриджит и перешла в открытое наступление, не пропуская ни одного повода сморщить нос и отпустить колкость в мой адрес.
Это повергло меня не только в шок, но и в состояние перманентного уныния. Из веселой девочки я превратилась в тусклое нечто, слонявшееся по коридорам и не находившее, чем себя занять без лучшей подруги. Мама отдалялась от меня все больше, Майки было всего четыре годика, и я не могла проводить с ним много времени. Я осталась совершенно одна. Я перестала существовать для мира, а он перестал существовать для меня. Преподаватели все реже и реже вызывали меня к доске: кому-то стала безразлична сидящая за последними партами тень, и они выставляли оценки по результатам тестов или проверочных работ; кто-то вызывал меня раз в месяц и скорее торопился посадить обратно, чтобы не всколыхнуть омут забытья, в котором я тонула.