Мы проехали мимо недавно сгоревших южных ворот Намдэмун, обогнули площадь перед зданием парламента, доехали аж до перекрестка у ворот Кванхвамун и снова выехали на дорогу Чон-но, объехав таким образом подножье горы Намсан по кругу. И только после этого свернули к отелю «Башня», где остановились молодожены. Пока мы ехали, Чон Хён поделился своими воспоминаниями. Каждый раз, когда его отец приезжал в Сеул, например на свадьбу каких-нибудь родственников, он предлагал сыну подняться на Намсан, если останется время. Однажды они с Чон Хёном уже подъезжали к восьмиугольному павильону внизу башни, когда по радио в такси, в котором они ехали, вдруг зазвучала сирена и передали срочное сообщение о введении чрезвычайного положения на всей территории страны, поскольку на границе с Северной Кореей над Желтым морем был замечен летающий объект. О башне на Намсане можно было забыть, поэтому они сели в павильоне и стали ждать, когда отменят воздушную тревогу. Пока они ждали, отец сказал Чон Хёну: «Если вдруг случится война, мы можем потерять друг друга, поэтому нам нужно сейчас обменяться каким-нибудь секретом, чтобы мы смогли узнать друг друга, когда встретимся вновь. Давай, ты первый. Расскажи мне что-нибудь, чтобы я смог убедиться, что это именно ты, если мы встретимся через несколько десятков лет». Чон Хён задумался, что бы такого рассказать. Например, вторые пальцы на ногах и на руках у него были длиннее, чем все остальные, еще у него была родинка на внутренней стороне бедра, а волосы он мог укладывать на любую сторону… что еще?..
Тем временем мы подъехали к отелю. Брат протянул мне маленькую жестяную коробочку.
— Что это?
— Я нашел ее, когда делал в доме генеральную уборку перед свадьбой. Твоя бабушка складывала в эту коробочку свои сокровища, когда училась в начальной школе. Теперь, когда бабушки уже нет в живых, я хочу, чтобы сокровища хранились у тебя.
На коробочке был нарисован пастух и стадо овец, мирно пасущихся на лугу. Местами рисунок уже стерся. Судя по тому, что с одной стороны было выгравировано название церкви, эта коробочка была подарком для прихожан. Я открыла крышку, чтобы посмотреть, что за сокровища хранились внутри, но тут брат тронул меня за плечо и сказал, что следующим утром им надо рано уезжать, поэтому они уже пойдут спать.
— Завтра утром? Куда?
— На пароме из Инчхона в Китай, в город Тяньцзинь. У меня там друг живет. Сестра, я и по-китайски говорю. Чуть-чуть.
Я убрала жестяную коробочку в сумку и помахала рукой молодоженам, вышедшим из машины. Они весело засмеялись и помахали в ответ. Чон Хён попрощался с ними. Проводив взглядом удаляющуюся парочку, я спросила у него:
— Интересно, в Китае тоже есть несколько степеней вежливости в языке?
— Нет, но речь там делят на официальную и нет. Куда теперь? — спросил он, снимая машину с ручного тормоза.
— Домой.
— Адрес тот же?
— Ага.
Я вжалась в кресло и снова уставилась в окно. Однако Чон Хён, вместо того чтобы ехать, стал возиться с камерой. Я посмотрела, не хочет ли он повернуть ее в мою сторону.
— Что ты делаешь?
— Камеру выключаю.
— Зачем?
— Но это же смешно! Мы с тобой. А если ты снова заплачешь? Вдруг кто из знакомых увидит, что тогда?
— Оказывается, это смешно?! Мне все равно, делай что хочешь.
Некоторое время я смотрела в окно, потом резко выпрямилась и выпалила:
— Да ты же просто испугался, что твоя новая подружка увидит.
— Нет.
— Ты, оказывается, более предусмотрительный, чем кажешься.
— Я же сказал, что нет.
Хотя Чон Хён и сказал «нет»… Всю оставшуюся дорогу до дома я говорила о великолепном сопрано, которое мы слушали недавно на дороге Соволь-киль. О том, как этот прекрасный голос успокоил мою израненную душу. О том, что, пока я слушала арию и думала о красоте городских огней, мерцающих вдалеке, ко мне вернулась вся тоска одиночества, которую я переживала весь год, и захлестнула меня. О том, как долго внутри меня жила память о нашем расставании. О том, что, пока звучала ария и даже после того, как она закончилась, я радовалась ветру, который хлестал меня по лицу. А потом я вспомнила, как наблюдала на рассвете за алыми языками пламени, за черным дымом и летящими снизу струями воды. И о случайно прочитанной строчке письма, которое мне встретилось вскоре после этого. «Моему отцу и папочке», — начиналось письмо. «Папочка, я по тебе очень скучаю. Это единственное, что сейчас есть в моей душе. Очень хочу тебя увидеть, папочка. Пожалуйста, хотя бы приснись мне. Я обниму тебя всей душой и никогда не отпущу. Я не смогу оставить тебя и никогда не отпущу. Я буду повторять тебе „Папа, я люблю тебя!“» — так оно заканчивалось[12]. Я сказала, что плакала тогда как раз из-за того, что вспомнила эти строки из письма.
12
Из письма Юн Хён Гу, старшего сына Юн Ёнг Хёна, к своему отцу, погибшему в январе 2009 года в пожаре в высотном здании в районе Ёнгсан, откуда полиция пыталась с помощью дымовых гранат вытеснить граждан, выступавших против сноса жилых домов.