На улице было не жарко, но я никак не могла остыть после близости с Кей-Кеем, и сон не шел. За окном слышались выстрелы, которые я хотела бы забыть. Наконец я задремала, а когда снова открыла глаза, оказалось, что я накрыла голову подушкой. Не поворачиваясь, я протянула руку, чтобы дотронуться до Кей-Кея, но его не было. Я вдруг поняла, что не сказал ему самого главного, того, что обязательно нужно было сказать. Я осторожно позвала его. Я боялась: вдруг он уже исчез? Но он стоял, голый, в темноте и смотрел в окно. Юг города пылал: горели, ярко освещая ночное небо, то ли машины, то ли дома. Я попросила Кей-Кея вернуться ко мне. Он ответил, что город в огне, — это такое жуткое зрелище, что становится страшно. И добавил, что все равно еще немного посмотрит, а потом вернется ко мне. Почему он не захотел вернуться сразу, если, по его словам, вид горящего города пугал его.
Я снова уткнулась в подушку и пробормотала то, что хотела сказать Кей-Кею. Шептала, чтобы он никогда не покидал меня. Не знаю, зачем были все эти слова.
Я так испугалась, проснувшись в тот раз, что до утра уже больше не смогла заснуть.
Утром, уезжая от Кей-Кея, я ехала по Семнадцатой авеню и вспомнила о палисандровом дереве, про которое он рассказывал. Но, повернув голову в сторону магазина, я заметила только людей, лежавших в ряд на парковке со связанными за спиной руками. Это были иммигранты, выходцы из Латинской Америки, которые, воспользовавшись беспорядками, начали грабить магазины и лавки. Несколько человек с самого края извивались, пытаясь подняться на ноги. Это напоминало мучения перевернувшегося жука-скарабея. Мне было так неприятно вспоминать об этом позже, что еще года два я ни разу не подходила к тому магазину на углу. Вернулась я туда лишь однажды, когда Кей-Кей уже лежал в больнице. Конечно, я не думала, что мексиканская девушка все еще стоит под деревом, и, как и следовало ожидать, сама я эту девушку так никогда и не увидела. Хорошо хоть, что само палисандровое дерево по-прежнему стояло на своем месте. Я посмотрела вверх на его цветы. Но я не помню точно, были ли они фиолетовыми или голубыми в тот день. Помню только, что я молилась, стоя под тем деревом. Кей-Кей ведь сделал доброе дело: впервые в жизни подал деньги нищенке на улице. Если, Господь, Ты и правда Спаситель… Я никогда раньше не молилась и не обращалась к Господу, поэтому не знаю, правильную ли молитву я творила. Под порывом ветра с дерева опало несколько цветов. Я простояла там около получаса. Наверное, этого оказалось слишком мало. Через несколько дней Кей-Кей умер.
Конечно, я знаю, как он умер. Ведь именно я до самого последнего дня ухаживала за Кей-Кеем и следила за повязками на его голове. Если вы когда-нибудь смотрели сериал про больницу и врачей, то вы непременно видели всех этих плачущих родственников, вбегающих в реанимацию и сразу бросающихся обнимать своего близкого, находящегося в коме. Когда же я в первый раз увидела огромную, как тыква, голову Кей-Кея, я застыла и даже перестала дышать. Я боялась. Я боялась, что ему может навредить малейшее мое движение. Жаль, я не знала, как все закончится, иначе я ни на минуту не выпускала бы его из своих объятий. Словно сосед, который потихоньку перевозит куда-то по одной-две вещи, а потом внезапно вдруг исчезает насовсем, Кей-Кей умирал медленно, но момент, когда дыхание его остановилось, был все же неожиданным. До самой смерти он не осознавал, что все это время я была рядом с ним. Желая только того, чтобы он очнулся, я без конца звала его, прижавшись губами к самому его уху. И только когда он умер, я узнала, что его настоящее имя было Кхичжун Кхим. Но это имя так и осталось для меня чужим. Кхичжун. Теперь, когда я произношу это имя, звуки его летят в пустоту. Некому откликнуться. И до сих пор мне больно, что я ни разу не позвала Кей-Кея по имени.
Но я так и не поняла, почему Кей-Кей умер. Я знала только, как он умер. Зачем вообще он умер? В конце концов я стала считать, что на него так повлиял огонь. Огонь, на который он смотрел, стоя у окна, за два года до смерти. Огонь, на который он смотрел один, голый, у окна. Огонь, от которого он не мог отвести взгляд, несмотря на то что сам признался, что боится его. Даже если кто-то скажет, что я выжившая из ума старуха, верящая в нелепые домыслы, — мне все равно. Потому что мне нужна хоть какая-то причина его смерти, иначе я даже спать не могу.