— Ну так вот, она говорит, что «мы» и боль не могут сосуществовать, потому что, где есть «мы», там есть общение, а где есть общение, нету боли, да? Вот смотри. Скажем, левая рука — мальчик, а правая — девочка. Эти два человека всегда были вместе, а потом вдруг вот так взяли и расстались. Это значит, что нет общения, а это уже боль, — я объяснял ей, все время сводя и разводя сжатые кулаки.
— Да? Но ты вроде начал говорить о чужой боли, а это, кажется, здесь ни при чем, но продолжай.
— В любом случае, когда люди вместе, они не страдают, а когда расходятся, то появляется боль, вот о чем я. Поэтому, когда тебя не стало рядом, я очень страдал. Раз тебя нет, значит, не получилось общения, значит, мы не понимали друг друга. Я чувствовал себя так, словно у меня есть уши, но я не слышу, есть глаза, но я не вижу. Почему ты это сделала? Знаешь, как это было странно? Я так тебя и не понял. Боль — это когда начинаешь сомневаться в человеке, который был тебе ближе, чем ты сам. Смотри сюда. Дует ветер. Вот здесь между деревьями. Но когда тебя нет, знаешь, какие мысли меня одолевают? А почему собственно дует ветер? Я перестал понимать самые простые вещи. И каждый раз, когда дует ветер, я страдаю. Похлопай в ладоши. Хлоп-хлоп-хлоп. Слышишь звук? А почему он есть? Один этот звук уже причиняет мне боль. Все в мире причиняет боль.
— Ты хочешь сказать, что сегодня не первый случай, когда ты врезался в дерево и упал посреди дороги?
— Мне больно уже оттого, что я не понимаю, для чего ты задаешь этот вопрос. Я все равно что блуждаю в кромешной темноте. Тебе интересно, где в таком состоянии я натыкался на деревья?
— А ты натыкался на что-то еще?
— На ветер, на запах жареной курицы, на синеву неба. Я натыкался на все и спотыкался обо все в этом мире.
— Теперь ты стал писателем, который не понаслышке знает, что такое страдания, а все равно говоришь такую ерунду, которую никто не купит. Раз уж ты пришел ко мне, то я очень хотела бы помочь. Что ты хочешь от меня услышать? Что ты хотел узнать?
— Так я же уже сказал. Хотел узнать, почему дует ветер. Почему слышен звук, когда хлопаешь в ладоши.
— Я не Нэйвер[20].
— Почему ты решила со мной расстаться? Этого нет ни в одном поисковике. Ведь не было никакой причины. Единственное, что я смог придумать, это то, что мы расстались потому, что я сделал тебе предложение. Мне нужна причина, иначе я спать не могу от мысли, что ты бросила меня просто так. Ну да ладно. Хватит. Я пойму. Еще недавно, нет, вот только сейчас, когда я смотрел на Ханган, пока ехал сюда в такси, я еще ничего не понимал. Но теперь, кажется, я начинаю понимать.
— Начинаешь понимать, почему я предложила расстаться?
— Ну да. Из-за теракта 11 сентября.
И мы громко рассмеялись. Можно ли вообще говорить серьезно о том, что где-то в Сеуле расстались влюбленные просто из-за того, что в Нью-Йорке произошел теракт. Но это как раз про нас. Конечно, можно назвать мои слова бредом, но вот что она сама сказала:
— Ты прав. Мы действительно расстались из-за того, что рухнули башни-близнецы Всемирного торгового центра. Мы никак не могли сохранить отношения в то время. Кроме того, я совсем не собиралась замуж. Буду рада, если ты сможешь это понять.
— Ясно. Я понял. И в мире до сих пор осталось еще очень много зданий, которые можно взорвать. И поскольку проблема терроризма пока глобально не решена, то никто не знает, когда упадет очередное строение.
Я полностью верил всему, что она говорила.
— Не надо этого сарказма. Что ты хотел мне сказать?
— Это не сарказм. Любовь — это как болезнь. Верно. Наша любовь началась с того, что в 1982 году в Лас-Вегасе один боксер умер, выдержав четырнадцать раундов, а закончилась на том, что 11 сентября 2001 года рухнули башни-близнецы. То есть мы как начали встречаться без какой-либо причины, так без причины и расстались. Теперь наконец и я дорос до того, чтобы это понять. Ну да ладно. Поужинаем?
Она посмотрела мне в глаза и замотала головой:
— У меня встреча.
— А, понятно. — Я немного помолчал. — Тогда сейчас тебе расскажу. В городе Кордова на Аляске живет индианка племени эяк, некая Мэри Смит Джонс. Она последний человек на Земле, кто знает эякский язык. И когда ее спросили, что она чувствует в данной ситуации, она ответила: «Не знаю, почему именно я, почему я оказалась этим человеком. Знаю только, что у меня душа болит от этого. Очень больно осознавать, что я последняя». Кто станет говорить, если никто не будет слушать? Весь мир — тишина. И пустота.
Она дослушала мой рассказ до конца и еще некоторое время сидела молча, потом сказала:
20
Нэйвер