— И ты ничего не знала?
— Нет! — это — правда. — Она ничего мне не говорила. Даже не намекала. Мне даже совестно было...
— Тебе?! — перебивает Ральф. — Совестно? Какое диковиное слово ты выучила.
— Ха-ха! — говорю я, чуть сморщив нос.
Мне действительно было совестно. Я даже сказала соседке, что не могу этого принять. Что, мол, хожу к ней не из-за дома, а потому, что она — единственная женщина в городе, у которой мозги работают.
Соседка рассмеялась и сообщила:
— А я это делаю для собственного удовольствия. Хочу, чтобы пасынок и его жена по-настоящему горевали, когда я умру! Но хватит об этом... Если бы я хотела, чтобы ты благодарила меня, то сказала бы прямо!
Я обняла ее.
Она похлопала меня по спине.
— Я все равно собиралась завещать его твоему Ральфу. Но пусть теперь попотеет!
...Я пристально всматриваюсь в Ральфа.
Его губа на самом деле покрылась испариной. Спорить готова, что курс моих акций в его глазах, растет быстрее, чем курс «Амазон». Позабыв обо всем на свете, он наклоняется и под столом сжимает мне ляжку, не сводя восхищенных глаз.
— Вот это — моя девочка! — шепчет он и в порыве чувств, горячо целует.
— ...скандал был страшный, — продолжает тетя Агата, возбужденно жестикулируя и делая вид, что не замечает того, что с моего стула капает. — Кристоф сказал, что не выпустит ее из дома, пока мать не перепишет этот дом на него. Она сказала, что ммм... не перепишет.
— Она сказала, — перебиваю я, зная, что Ральф оценит, — что была в Берлине, когда в него вошла Красная Армия и под кроватью не пряталась. Так что переживет, мол, окупацию пузана, которому вытирала попку.
— Ты тоже там была?
Ральф заинтересованно откладывает вилку, чтобы не пропустить ни слова и тогда тетя вбивает ему в голову заготовленный гвоздь.
— Естественно! Они с Антоном опять торчали у нас и когда послышались вопли...
Я снова ее недооценила. Ральф выпрямляется. Слишком бледный и чересчур спокойный. Его взгляд на меня подобен осиновому колу. Кровь в висках грохочет так яростно, что
— ...были конечно, отвратительные разборки. Кристоф угрожал, что, — тут тетя Агата пристыженно смолкает.
Выражаясь сухим языком полицейского протокола, Кристоф Вальденбергер угрожал убить меня «посредством множественных сексуальных проникновений сквозь все имеющиеся отверстия вплоть до наступления смерти».
— Будет драть меня во все дыры, — говорю я, в надежде, что Ральф проникнется.
— Но Антон тотчас вызвал полицию, — пресекает попытку тетя. — Угрозы сексуального характера несовершеннолетней. Не умница ли? У него отец — адвокат.
— Почему ты не дала знать мне?
— Смысла не было. Ты ведь знаешь его отца? Штефан Мюллер — лучший в округе по таким делам. Он еще представлял твоего... фон Штрассенберга в суде, когда тот требовал принудительного лечения Джессики. Кстати, чего я не одобряю...
Тетя болтает, словно не заметив как глаза Ральфа сузились; как сжались губы в тонкую линию.
— Погоди-ка... Антон? Антон Мюллер? — переспрашивает он спокойно, но глаза злые и неподвижные, как у мертвой акулы. — Репетитор по геометрии?
Я опускаю глаза: я проиграла.
— Ты издеваешься надо мной?! — спрашивает Ральф. — Он тебя за мои деньги трахает?!
Шах. Мат.
— Как ты можешь так говорить?! — всплескивает ручками тетушка. — Антон — очень достойный молодой человек. Мы с его матерью даже поговариваем о свадьбе. Знаешь, у Мюллеров денег — немеренно, но мальчик все равно с самого детства зарабатывает кое-что сам. Он после школы помогает отцу в конторе... Будь с ним вежливее, ладно? Мы все надеемся, что Антон ей предложение сделает.
Мне хочется придушить ее.
— Что с тобой, Виви? — спрашивает тетя Агата, непонимающе хлопая глазками.
— А как ты думаешь?! — огрызаюсь я.
Она прижимает ладошки к щекам. Виноватый вид делает.
— Вы, девушки, считаете, будто бы кроме вас, на свете еще никто никогда никого не любил. Ральф мог бы вас обвенчать. Правда, Ральф?
— ПРАВДА, — слово отражается от ушей, как эхо от стен гробницы.
Он улыбается, но от этой улыбки в мою сторону веет могильным холодом.
— Ты себе самой не противна?
— Он денег давно не берет, это раз, — вскидываюсь я. — А куда они деваются, спроси свою тетю! Это она тут развела благотворительность и целыми днями водит хороводы вокруг беженцев.
Ральф, если и слышал, то слишком взбешен, чтобы накинуться еще и на тетю. Но та прижимает уши. Начинает убирать со стола.
Сам он своего, как обычно не упустил. Государство платит по тридцать евро за беженца, а так же возмещает раходы владельцам квартир, в которых те проживают. Ральф с Филиппом уже прикупили многоквартирных домов по стране и распихивают... НЕТ! Поселяют там людей, которым необходима поддержка.
Но весть, что на эти деньги тетя поддерживает беженцев, выбивает его из седла. Это еще ужаснее, чем секс с репетитором. Намного ужаснее.
— Тетя! — взвесив, Ральф выбирает ее. — Что я тебе говорил по этому поводу? Я говорил тебе, чтобы ты близко не подходила к этим людям?
— Ты говорил, чтобы я их домой не водила, — обиженно отвечает тетя. — Все боишься, что они набросятся на Верену! Можно подумать, на нее надо набрасываться! Сама кого хочешь...
— Если бы они приехали лишь за этим, Верена бы из приютов не вылезала. Да, детка? — вилка летит на стол. — Только если Верена распоряжается своей кхм... ненасытной плотью, то ты швыряешься моими деньгами! Да еще смеешь врать мне в лицо! После обеда, я бы с радостью взгляну на твои счета! И на те, что ты, якобы, ведешь от имени Джессики.
Тетины глаза опасно сверкают.
— Кстати! — вдруг вспоминает она и, вытянувшись на стуле, всем корпусом оборачивается к Ральфу. — Чуть не забыла! Джессика звонила из клиники, пока вы были наверху... Ее теперь отпускают на выходные и она хотела бы провести их с нами. Как в старые времена.
Мы умолкаем. Часы громко тикают. Над гостиной, как туча, набухает мрачная тишина.
— И давно она здесь? — спрашиваю я.
— Две недели, — радостно объявляет тетя.
— Ах, вот как, — я с грохотом отодвинув стул, беру обеими руками тарелку. — Теперь понятно, почему все здоровы и ты явился нас навестить. А я еще оправдываюсь, как дура! Иди ты в задницу!
— Я приехал, как только смог! — Ральф поднимается вслед за мной и, собрав приборы, швыряет в тарелку. — И не смей сейчас обвинять меня!..
— Как ты можешь так относиться к Джессике? Бедняжка столько перенесла, — вмешивается тетя.
— Еще бы!
Я почти вижу, Джессику много лет назад.
Голый зад Ральфа между ее раскинутых ног. Ее крепко стиснутые зубы. Выражение лица, будто ей кишечник промывают пожарным шлангом.
— Хоть бы ей ребенка сделал — для папочки.
Ральф кидает в мою сторону взгляд, подобный булыжнику.
— Было бы неплохо, чтобы ты с ней поговорил! — намекает тетя.
Тот кивает в сторону кухни.
— Поговорим?
— Не хочу.
— Она не хочет.
Тетя вздыхает.
— С Джессикой! Ей бы так помогло духовное руководство.
— А этим не может заняться нынешний приходской священник?
— Мог бы, но, — тетя Агата деликатно прокашливается. — Разве вы не были друзьями?..
— Мы трахались, тетя.
— Дорогой! Здесь Верена!..
— Верена в курсе! — он коротко оглядывается, шагая к кухонной двери. — Она за нами подглядывала.
— Слышать не желаю подобные мерзости!
— Ты бы это видела, — невинно вставляю я, настигая его у раковины.
— Если так мерзко было, чего ты смотрела? — парирует Ральф.
— Чтобы больше знать о грехе.
— А что, есть то, чего ты пока не знаешь?
Я швыряю тарелку в мойку, надеясь ее разбить. Но тарелки бьются только тогда, когда этого не хочешь. Ральф ногой захлопывает кухонную дверь. Ту, что ведет из гостиной.
— Прекрати это! Я приехал, не из-за Джессики. Я приехал из-за тебя. Это лишь совпадение.