Ральф лишь возводит глаза к потолку, словно приглашая Небо в свидетели того, что ему приходится выносить. Антон же, похлопывая себя по бедрам ладонями, пересекает гостиную.
— Слышали сегодняшние результаты? Как сыграла «Бавария»?!
— Не вздумай! — восклицает Ральф, вытягивая руки вперед ладонями. — Я весь день не слушаю радио. Останешься посмотреть игру, или у вас двоих какие-то планы?
— Нет, — буркает Антон, закатывая глаза. — Я хотел бы расслабить ремень на брюках и попердеть в диван, пока жена накормит ужином малышей и думает, к чему еще прикопаться.
— Сын мой, — говорит Ральф, складывая руки, — брак — это тяжелый и ежедневный труд... Лишь вступив в брак ты понимаешь, что такое есть счастье... Но уже поздно!
Антон смеется. Он бы смеялся, даже если бы Ральф ему этикетку с брюк зачитал.
— Как у вас? Ходят слухи, что священникам тоже позволят жениться?
— Вряд ли, но мы готовы. Часть ребят притворяется геями, часть — педофилами.
— Умно! — говорит Антон. — У геев права есть и все такое...
Я открываю было рот, но Ральф кладет мне руку на голову, небрежно целует в волосы, затем разворачивает к себе спиной и легонько подталкивает ладонью.
— Принеси нам по пиву и чего-нибудь похрустеть.
Не желая устраивать разборки перед Антоном, — я круто поворачиваюсь и иду в подвал. Пиво и чипсы? Как вы скажете, господин! Не изволите ли фисташек, мой повелитель? А пока, вы их изысканно пожираете, позвольте мне встать на колени и обкусать ногти на ваших августейших стопах!..
Когда я возвращаюсь, эти двое — сама непосредственность. Даже не скажешь, что еще недавно Антон доказывал, что Церковь сама себя изжила, а священники — лицемерные остолопы. И уж тем более не верится, что Ральф скрипел весь вечер зубами, доказывая мне, что ни один мужчина не сможет любить меня лучше, чем он... из Гамбурга.
Они смотрят «Спортшоу», громко комментируя промахи и голы, а я покорно расставляю на журнальном столике хрустяшки и пиво.
— Я не могу! — деланно и бездарно кричит Антон. — Я не пью алкоголь, когда тренируюсь. Я же говорил!
У меня глаза лопаются. Такое чувство, на тренировке Антон ударился головой о бортик.
— Прости, повелитель! Безалкогольное я оставила детям!.. Что ты выделываешься? Пей, давай!
— Принеси нам безалкогольного, Ви. Я ведь тоже не пью, — перебивает Ральф.
О, господи! Это что, заразно?
Пока они делают вид, что не пьют и рассказывают друг другу, как важно поддерживать спортивную форму, я сижу на кухне и пью вискарь из кофейной чашечки. С моего места прекрасно видно гостиную. Когда я вижу их вместе, меня терзают нехорошие подозрения. А вдруг, Филипп с возрастом перестал удовлетворять его стремление к мальчикам? И Ральфу нужен другой красивый блондин?
Сначала мне кажется, что «как-то по особому», на Атона посматривает Ральф. После второй чашечки начинает казаться, что это Антон посматривает на Ральфа. Умом я понимаю, что это бред. Ральф смотрит, потому что приценивается к сопернику, а Антон, потому что пытается понравиться моему «брату»-миллионеру. Но ум бессилен: мне не хватает духу оставить двух этих идиотов наедине.
...Выпроводив Антона, Ральф подозрительно всматривается в мое лицо. Я напрягаюсь, пытаясь придать себе независимо-трезвый вид.
— Какого хрена ты принесла алкоголь? — теперь, когда нас лишь двое, он не пытается играть со мной в снисходительного старшего брата. — Еще бы виски сразу поставила!.. Дай сюда, — он отбирает бутылку и наливает себе солидную порцию. — А он действительно интересный парень.
— Я удивлена, что ты не оставил его ночевать.
— Хотел, но, — Ральф салютует мне. — Филипп такой ревнивый.
— Придурок!
— Он не придурок, а совладелец многомиллионного бизнеса. И может статься, что станет миллиардером до сорока, — говорит Ральф, сделав вид, что не понял.
— А ты, его партнер, жопишься своей девушке телефон купить.
— Если я куплю тебе телефон, чем ты будешь попрекать меня до скончания века?
— Я найду.
— А вдруг, нет? Почему бы тебе самой себе не купить? У тебя недостаточно своих денег?
Я умолкаю: своих мне просто тупо, до боли, жаль.
Он оборачивается.
— Я хочу, чтобы его купил ты!
— Продолжай хотеть.
Ральф подходит к одному окну за другим, закрывая жалюзи и убедившись в том, что никто не увидит, он наклоняется надо мной и шепчет насмешливо:
— Я тоже считаю, что дорогие гаджеты — это развод дураков на бабки.
— У Фила тоже айфон. Он — дурак?
— А еще у него мозги и яйца. Вдруг потом тебе и это понадобится, а где я возьму?..
Ральф презрительно закатывает глаза, отходит к столу подливает себе из сильно опустевшей бутылки. Спрашивает, словно невзначай:
— А откуда ты знаешь, что у него айфон?
Я умолкаю, задумавшись, как бы половчее соврать. Но Ральф приканчивает виски, наливает себе еще порцию и ему, похоже, становится наплевать на мое вранье.
— Мне это кажется, — спрашивает он, — или тебя как-то по особому возбуждает Филипп?
— Не могу забыть ту страсть в его голосе, когда он обещал меня трахнуть в задницу, как только увидит.
— Он имел в виду нечто иное, что тебе не понравится.
— Откуда ты знаешь, что он имел в виду, если даже сам разговор не помнишь?
Ральф наливает себе еще виски и достав из нагрудного кармана сигару, с наслаждением проводит по ней носом.
— Он три раза намекнул, что ты — дочь своей матери.
— Кстати, да. Я почти взрослая и мне пора готовиться к балу дебютанток. Как и подобает падчерице графа.
— Он не граф, пока его отец жив. Но уверен, ты произвела бы фурор... Если бы смыла этот проклятый автозагар. Сколько раз говорить, что меня мутит от одного запаха.
— Ты что, говоришь серьезно? Насчет фурора?
— Да. Твоя внешность... Твоя природная внешность... Ты выглядишь по-настоящему потрясающе...
Я вздыхаю, покачав головой.
Когда я была еще маленькой, Ральф извел метры пленки, делая мои фото. Некоторые даже продал... А потом ему ни с того ни с сего наскучило. Видимо, мир не был готов к моей «красоте». Да и Джессика вдруг опять вернулась, вопя, что папочка нас заждался...
— Таких, как ты в природе раз, два и обчелся. Большинство — уродины пучеглазые.
— Еще бы! — говорю я. — Если бы Русалочка помахала Принцу из моря, да еще и своим рыбьим хвостом, она бы еще больший фурор произвела.
— Русалочка, — возражает Ральф, — была дочерью Морского Царя! Она была принцессой, была русалкой, была особенной. Ее голос околдовывал и завораживал всех. Если бы она помахала ему из моря, прежде, чем лезть на берег, что-то мыча, у нее было бы куда больше шансов. А так? С чего она взяла, что Принцу нужна очередная влюбленная дура. Может, он, Принцессу всегда хотел? Особенную.
— Ты на меня намекаешь?!
— Я прямо тебе говорю. Такая, как есть, ты — особенная А в этом твоем имидже калифорнийская блондинка-леопард, обычная. Филипп таких может пачками трахать, не замечая разницы.
— Он, или все-таки, ты?
— Я тоже могу, — коротко отвечает Ральф, не сводя с меня холодного взгляда. — Но речь сейчас не об этом. Я подарил тебе эту книжку не для того, чтобы ты решила, будто бы любовь — это принесение себя в жертву. Я подарил тебе ее просто так. Почитать... Но если ты решила сделать ее своей Библией, позволь мне кое-что тебе объяснить. Я люблю тебя. Веришь ты этому или нет, но ты навсегда останешься моей маленькой сахарной куколкой. Для меня ты —особенная. Среди хорошеньких незнакомых девушек, лично я, всегда выберу тебя. Но для Филиппа ничего особенного в тебе нет. Ты не красивее других, уж точно их не умнее... Послушай меня! — он слегка повывает голос, заметив, что я ухмыляюсь, не в силах себя сдержать. — То, что Филипп ненавидит Джессику, не поможет тебе ему понравиться. Он — сволочь, циничная и абсолютно безжалостная.
— А я, может быть, не хочу ему нравиться!
Ральф смотрит в упор. Как на взрослую.