— Будешь звать меня просто «деткой»? В постели, я имею в виду.
Взбешенный, он стискивает зубы. Так крепко, что на щеках вздуваются желваки. Хочет что-то сказать, даже раздувает пошире грудь, но потом передумывает. Бесполезный воздух со свистом выходит сквозь зубы.
— Кто тебе сказал, — цедит он вполголоса, — что я с тобой в постель лягу?
— Ты.
Филипп начинает медленно заводиться. В том самом плохом смысле, в котором он крушит женские челюсти. В его глазах я вижу отблески взглядов мальтийских рыцарей — его предков. Не прямых, разумеется, второй сын в их семье всегда посвящал себя церкви, но бушующая в их венах кровь, по-прежнему не утратила жара.
— Я? — переспрашивает он таким тоном, что у меня смерзаются ноздри: ни выдохнуть, ни вдохнуть. — Я.
— Ты! Ты сказал, что как только меня увидишь, в задницу ...!
В его глазах начинают взрываться цистерны с бензином.
— Ты, что идиотка?!!
— Наверное, — я бросаю на него обиженный взгляд. — Вечно верю красивым мужским словам! Чао!
Шмыгнув носом, обхожу его и, оскорбленно вскинув голову, беру курс на насыпь.
Только не бежать. Не бежать...
Я уже довольно далеко отошла, когда Филипп внезапно догоняет меня и, схватив за плечо, разворачивает к себе. Да так резко, что челюсти клацают друг о друга.
— Кто ты такая?
— Я предлагала познакомиться, но ты упустил свой шанс.
Филипп вдруг улыбается и становится буквально неотразим. И пахнет так... Знакомым, таким возбуждающим запахом. Уже поплыв, я расслабленно улыбаюсь ему в ответ. Теплая пустота расползается в животе. Словно горячий вдох и выдох в районе солнечного сплетения.
Его зрачки слегка расширяются в ответ, грудь вздымается, натянув футболку. Самец откликается на древний зов самки. Филипп разжимает пальцы и прячет кулаки глубоко в карманы.
— Я тебя где-то видел.
Хоть бы поинтересовался, что ли, как выглядит твоя падчерица, придурок!
— Нет, — говорю я. — Не видел. Но если в тринадцать ноль-ноль будешь гулять по променаду со стороны отеля «Смарагд», то увидишь, как я тебя жду. Возле парапета.
— Пораньше никак? Я уезжаю в Гамбург.
— Увы. Я работаю до двенадцати.
— Работаешь? Ты?
— Да, работаю! Представь себе! — я возмущена и задета. —Официанткой. В «Смарагде».
Он окидывает меня еще одним взглядом. Складывает в уме два и два.
— Такое чувство, что я тебе переплачиваю.
— Ах, это?.. — я окидываю взглядом свою одежду; он — действительно гей! — Не-е-ет. Это я заработала, трахаясь с богатыми постояльцами.
— Вообще-то, это запрещено правилами...
— Знаю. Так ты придешь?
Он улыбается и со вкусом оттянув время, роняет:
— Не-а.
Глава 2.
«КОФЕ ДЛЯ ЗВЕРЯ»
Бегая с подносами, я то и дело возвращаюсь к мыслям о том, что случилось на берегу.
Воспоминания прорезают память, как вспышки молнии прорезают ночное небо. И сама собою улыбка, вновь и вновь цветет на губах. Боже, какой мужчина! Не могу дождаться, когда мы с рукой останемся хотя бы ненадолго наедине. Это первый раз, когда я абсолютно искренне и всерьез не вспоминаю про Ральфа.
«Оба — пи..ры, — сказала однажды Лона, имея в виду их стиль обращения с персоналом, — полностью взаимозаменяемые».
Она оказалась права. После Ральфа меня еще ни один мужчина так, сходу, не заводил.
— Виви, когда у тебя такой взгляд, становится страшно стоять так близко к плите, — говорит Янек.
Я гасну. Ничего не имею против Янека лично. Он даже нравится мне; чисто по-человечески. Готовит мне салаты, омлеты, овсянку и куриные грудки... Но когда он начинает пытаться сказать, что я завожу его, мне хочется выблевать свой желудок.
Я хотела бы относиться к нему чуть лучше, но не могу и мне так часто бывает за это стыдно, что уже сам вид Янека начинает бесить.
— Скромница, — шепчет он, когда изогнувшись, как Нео в «Матрице», я уклоняюсь от встречи с его рукой.
Придурок!
Не зная, как объяснить Янеку, который очень игриво мне улыбается, что в этой своей слепоте он еще хуже Лоны, я отхожу и принимаюсь собирать со столов тарелки.
— Мне нужен омлет из белков, — отвлекает Янека какой-то коротконогий мужчинка.
Очередной владелец «определенного уровня» в сшитом на заказ пиджаке и отлично подогнанных брюках. Я знаю его: он остановился в пентхаузе. Постоянный клиент. Успешный адвокат — Фридрих Бауэр. Приезжает, когда ему удается сорвать крупный куш. Всегда один. Всегда с понтами. Пьет шампанское по утрам и изводит персонал, требуя изготовить для него какое-нибудь особое кушанье. Настолько экзотическое, что даже сам он не может его доесть и пристает к девчонкам.
Ко мне, во всяком случае, он уже приставал.
Я с любопытством кошусь в его сторону. За Бауэром уже собралась целая очередь людей с голодными глазами и сдержанными лицами, но такие мелочи его не волнуют. Он снял пентхауз! Он спустился к завтраку! Как простой человек! Но вовсе не для того, чтобы быть как все. Он пришел, потому что желает продемонстрировать, сколь элегантный и здоровый образ жизни ему доступен.
— Омлет из ОДНИХ белков, — втолковывает он Янеку. — Вы понимаете по-немецки? Онли уайтс!.. И на каждой стороне он должен был поджарен четыре минуты. Онли четыре. Вы понимаете?..
Янек учится на повара в Университете Вюрцбурга, где преподавание идет на английском, а в свободное время усиленно изучает немецкий. Он уж точно знает о белковых омлетах больше, чем этот кретин в пиджаке. И гораздо лучше говорит по-английски. Но, с гостями Янек соблюдает субординацию.
— Да, — отвечает он с достоинством дворецкого, который обращается к лорду. — Да, сэ-э-эр.
В очереди похрюкивают, но Сэр не ведет и ухом.
— Сколько времени это у вас займет? — интересуется он, словно бы невзначай поглядывая на платиновый «ролекс» и зависает, держа рукав. Чтобы на его «ролекс» могли взглянуть все.
— Ровно восемь минут, сэр, — рапортует Янек и очередь, кто поближе, уже не выдержав, начинает дружно... нет, не смеяться! Ржать.
Адвокат оглядывается по сторонам. Если бы он не так сильно задирал свой нос, то по реакции окружающих догадался бы насколько смешон в своих попытках казаться величественным. Но он не догадывается. А если что-то и замечает, то истолковывает как зависть грубой и бестолковой черни.
— Доброе утро! — говорит он мне и Янеку это совсем не нравится. — Вы не передумали?.. Насчет прогулки на яхте?
— Персоналу запрещено встречаться с гостями.
— А когда я съеду?..
Я делаю лицо Джессики, которая занимается сексом и отхожу в сторону. Даже если безумие у меня в крови, ему придется подождать, пока я «съеду».
— О, господи! — шелестит Мария, проходя мимо. — Сколько можно?! Когда эта слащавая лицемерка уймется?
За нею, тряся боками несется Лона. Я торможу, чтобы она успела схватить тарелки и поровняться со мной.
— Адина? — спрашиваю я.
— Хуже! Фон Штрассенберг, — шепчет Лона.
— Пол сменил?
На губах, сама собой, вспыхивает торжествующая улыбка. Значит, он не уехал!
На кухне очередная маленькая трагедия.
— Снова! — восклицает Адина только для нас. — Он снова здесь!
И опять переходит на литовский язык.
Размахивает руками и голосит, как плакальщица. Ее буквально штормит и это неподдельное возбуждение передается по цепочке всем нам. Все вокруг начинают что-то бурно и яростно обсуждать. А мы стоим, не понимая ни слова. В этом есть ужасная несправедливость: когда говорим мы с Лоной, нас понимают все.
— В чем дело? — спрашиваю я в пустоту. — Он больше ее не хочет?
Кто-то ухмыляется, кто-то смеется. Адина подозрительно быстро прекращает рыдать. Я похлопываю ее по худенькому плечику:
— Знаешь что? Если он снова тебя потребует, я вызовусь добровольцем. Как Китнес в «Голодных играх».
— Ты не в его вкусе, — говорит Лона, подпирая руками грудь. — Ты не похожа на мальчика.