В ответ следует драматический залп литовских ругательств и экспрессивный американский жест. И все ржут в голос, кроме меня и Адины. Опомнившись, я тоже, без всякого веселья, смеюсь.
— Хватит, — обрезает Мария. — Работать, девочки, а ты, Сахарок, держись от него подальше.
То же самое говорил и Ральф. И я подозрительно смотрю на Марию. До меня даже не сразу доходит, что она называла меня «сахарок».
— Идем! — шепчет Лона и в зале, пока мы с ней в четыре руки меняем скатерти на освободившемся столике, рассказывает, глотая слова. — В прошлом году, когда он вот так неожиданно объявился, уволили половину смены. Знаешь за что? Ему, видишь ли, не понравилось, что об него «обтирались, — цитирую, — потными, пропахшими дешевой синтетикой сиськами». Кому он нужен, чтобы об него обтираться?..
— Мне.
— Ты просто молодая еще! Ты знаешь, как я люблю жесткий секс? — Лона делает паузу, выпятив грудь, лежащую на круглом пузике.
Готова поспорить, она на самом деле так думает. Но еще больше я бы поставила бы на то, что Лона еще ни разу не занималась сексом. Вообще. Никаким. Единственным обнаженным мужчиной, которого она видела, был труп торговца наркотиками. Его выбросило на берег в прошлом году.
— ...так вот, даже я тебе говорю: фон Штрассенберг — болен. Он знаешь как занимается сексом? Ждет, пока у него встанет, затем швыряет женщину на кровать и насилует. Его до сих пор не посадили за изнасилование лишь потому, что женщины предпочитают брать деньги.
— Ты его ругаешь, или рекламируешь? — уточняю я, внезапно охрипнув.
В памяти оживают могучие бицепсы, стальные ядра груди и теплая сухая ладонь, когда Филипп вдруг вспомнил о том, что его учили манерам и помог мне взобраться на валуны. Если бы он бросил меня на песок, я отдалась бы, крича, как чайка.
— Что он сделал Адине?
— Ха! — хмыкает Лона, зыркая по сторонам. — Он ее чуть надвое не порвал своим членом. Потом дал пятьсот евро и сказал, что если ему захочется трахать труп, он свою жену откопает.
Проходившая мимо Наташа фыркает, безошибочно уловив о чем речь.
— Сама же искала садиста и доминанта. Вот, нашла.
— Что бы ты понимала?! — вскидывается Лона. — Она нормальных отношений искала, а не вот это вот!
— Нормальные отношения бывают с нормальными. Скажите спасибо, что не убил и не искалечил. Жену его видели? Бегает тут, в ночнушке... Папочку кличет.
Я краснею, мучительно, до ушей. Но девчонки целиком поглощены разговором.
— Если мужчина влюбится, то ему неважно, что девушка — бедная. Главное — любовь. Вот Кристиан...
— Да, конечно! Ты бы меньше читала эту сопливую хрень... Господи-боже! Толстые тетки вообще не имеют права писать о сексе! Они в нем не смыслят.
— Наташа! — ядовито окликает Мария. — Ты бы не могла заняться своими прямыми обязанностями, вместо того, чтобы критиковать богатых успешных теток?.. Спасибо!
Наташа делает реверанс и удаляется, улыбаясь. Если она решит написать о сексе, это будет пособие для девушек: «Как выжать парня досуха и опять возбудить».
— Она с его другом спит, — просвещает Лона.
— С каким?— в моем голосе начинает крошиться лед. — С Дитрихом?
— Лона! Вив! — рявкает Мария.
Мы бросаемся в стороны, словно мыши. Лона — в зал, я — загружать посудомоечную машину.
— Бенни, ты еще помнишь, как варить этот кофе в турке? — Мария, не ведающая покоя, идет за мною, продолжая руководить.
— Да, — отвечает Бенни, срывая турку с гвоздя. Она с грохотом летит на пол и там вращается, как волчок, медленно замедляя движение. Адина продолжает показательно биться в истерике. Марии приходится дать ей «время прийти в себя».
По мне, так ей не мешало бы дать по морде, чтобы не хвасталась.
— Давно он здесь? — спрашивает кто-то из старожилов.
— Уже нашел к чему прикопаться? — спрашивает кто-то еще.
— Опять будет проверять у всех маникюр?..
Мария неопределенно пожимает плечами. Она выглядет побледневшей. Черты лица — более резкими.
— Я ничего не знаю, — произносит Мария. — Девчонки с регистрации маякнули, он взял ключи от «люкса»... Но пока что у управляющего. Если кто-нибудь не в порядке, бегом идите переодеваться! Предупреждаю, если Филипп сделает хоть одно замечание, я с вас головы поснимаю!..
На кухне начинается суета. Народ ведет себя, как семейство Скарлетт, узнавшее, что на Тару надвигаются янки! Но невзирая на общее волнение, которое передается и мне, я не могу удержаться от смеха. Все головы поворачиваются ко мне. Даже Адина перестает картинно размазывать сопли.
— Верена, тебе смешно? — спрашивает Мария.
Я киваю.
— Сорри, но вам самим не смешно? Он — всего лишь большой мужик, а не Годзилла, прущий на Токио. Хотя, конечно, Годзилла гораздо лучше воспитан.
— Ты с ним знакома? — ревниво спрашивает Адина.
Так и хочется рассказать ей все, но пока что не время.
— Случайно повстречались на берегу.
— Наконец-то, — шипит она, безошибочным женским чутьем почуяв во мне соперницу, — четыре месяца упорных забегов вознаградились. Ты познакомилась с Принцем. Теперь понятно...
— Филипп — не принц. Технически, пока жив его папа, он даже не граф.
— Ты-то откуда знаешь?
— Я знаю откуда, а ты — напрягись догадками.
Она действительно напрягается. Мысль, что у меня с Филиппом что-то да выйдет, заставляет ее забыть о том, какой он мудак.
— А он что там делал в такую рань? Бегал, что ли?.. — спрашивает Наташа.
И обменявшись с ней взглядами, я понимаю, что она — точно знает, кто я такая. Неужели, Ральф спит с ней? Голова уже кружится от скачков адреналина. Еще немного и я сама начну голосить. Адина подбирается, будто для прыжка, пыжась вернуть себе ускользающее внимание.
— Он, наверное, пытал маленьких котят, чтобы поднять аппетит.
Наташа закатывает глаза.
— Это были ласковые щенятки, Ад, — парирую я. — Ты ни черта не знаешь о его вкусах.
Адина, сжав кулаки, сопит.
— Побольше, чем ты!
— Но меньше, чем отец Дитрих, — вставляет Янек и смешно шевелит бровями.
Для остальных смешно; меня буквально подкидывает. Да как он смеет?! Наташа хватает меня за локоть и разворачивает к себе.
— Помоги с тарелками.
— Знаете, как опознать Дитриха, среди остальных священников? — не унимается Янек. — Когда все садятся, он продолжает стоять.
— Ты... — пальцы Наташи впиваются в локоть и я вскрикиваю от боли, не договорив до конца.
— Янек! — рявкает Мария так, что все умолкают. — Заткнись! — шипит она в зазвеневшей вокруг нас тишине. — Он все еще — твой босс. Они оба.
Меня трясет, но Мария твердо сует мне в руки поднос.
— Отнеси Филу кофе, — велит она.
Постучавшись, я открываю дверь, прохожу мимо управляющего отелем и подхожу к столу за которым сидит фон Штрассенберг. Корень всех кухонных потрясений спокойно просматривает бумаги и не ведает, что его имя творит на кухне. На нем светло-голубая рубашка с подвернутыми до локтей рукавами, красиво подчеркивающая загар и ширину плеч. В глазах полная, стопроцентная концентрация на предмете.
— Доброе утро!
Хофман вежливо улыбается. Филипп, рассеянно, слегка поднимает голову. Ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы убедиться, что я держу в руках поднос с чашкой кофе. Если он и удивлен моим появлением, то не настолько, чтобы свалиться в обморок.
— Поставь сюда, — Филипп коротко кивает на место рядом с собой и немного отодвигается.
Я молча, не дрогнув ни единым мускулом на лице, ставлю на указанное место чашку. Сколько раз так же, с чистым невинным взором, я открывала рот, чтобы Ральф положил в него гостию.
Никому даже в голову не пришло, сколько раз я вот так же открывала рот, опускаясь перед ним на колени. И это в деревне! С населением в семь тысяч человек!.. Где даже крысы не могут сношаться втайне от всевидящего ока соседей.
Филипп демонстрирует ту же выдержку. Видно: он не стыдится за свою нелепую ложь. Он — выше этого, как и подобает аристократу.