Я невинно улыбаюсь в ответ.
— Я пыталась.
Ральф раздраженно хмыкает и одним глотком допивает остывший кофе, явно не отдавая себе отчета в том, что так нервы не успокаивают. Наклоняется вперед, чтобы видеть мое лицо.
— Я сказал: еще раз увижу, яйца ему оторву.
Теперь уже моя очередь фыркать: «сказал». Сказитель, блин.
— Андреас меня услышал.
— Он — не единственный парень в округе.
— В церковный хор как раз нужны солисты-сопрано.
— А мне нужен секс.
Теперь Ральф уже не так торопится отвести свой взгляд от моей едва прикрытой груди.
— Он же не любит тебя... Ты для него — просто тело. Ничего больше. Я не хочу, чтобы ты страдала, Вив. Не хочу, чтобы ты страдала.
— Я тоже его не люблю. Я просто... хочу, понимаешь? Я страдаю куда сильнее, чем страдала бы, без любви.
Наклонившись вперед, я накрываю ладонью его лежащую на колене руку. Пальцы чуть вздрагивают, сжимая мои, но тут же вновь расслабляются.
— А если ты залетишь? Ты представляешь, что будет?
— Чем я хуже Джесс? Ты мог бы вырастить и моего ублюдка... Надеюсь, он не родится уродом.
— Дура ты...
— Почему?
— Не знаю. Может быть, родилась такой... А может быть, стала в результате ущербного воспитания...
— Надо было воспитывать, а не драть мою няньку в подвале... Я думала, секс вызывает у женщин боль, как при диарее!
Рассмеявшись, Ральф придвигается ближе.
— Джессика, — напоминает он заговорщицки, — не твоя нянька, а твоя...
— Знаю, — перебиваю я, — но ты не поэтому ее драл. А потому, что ты — озабоченная скотина. Если бы у меня был пони, ты бы и его выдрал.
Улыбка сползает.
— Все, что я делал, я делал ради тебя!
Я улыбаюсь в ответ:
— Сделай мне оргазм.
Ральф вскидывает голову, словно услышал необычайно интересную мысль.
Глаза вспыхивают и гаснут, как перегоревшие лампочки. Он смотрит каким-то незнакомым мне отупевшим взглядом. И это выражение на его лице, как у оборотня, почуявшего добычу. Потом вдруг улыбается безумной плотоядной улыбкой и наклонившись ко мне, с шумом втягивает мой запах.
— Сделать?
— А почему нет? Джессику ты чуть ли не умолял, насколько я помню.
Он смеется, закусывая губу.
— Ты девственница, Виви?
— Нет.
— Что?!
— Простите меня, отец, ибо я грешила.
— Андреас?
— Боже упаси. Осмотр показал. Я больше всех удивилась... Ну, ты помнишь, когда твоя прекрасная возлюбленная орала, что ты со мной спишь?
— Помню.
Еще бы ему не помнить. Моя драка с Джессикой чуть ли не в топ вошла на Ю-Тьюб... Соскользнув со стула Ральф садится на пятки и упирается коленями в пол, словно на уроке по карате.
Его ладони опускаются мне на бедра, медленно сдвигая с них юбку. У меня вырывается выдох, похожий на всхлип. Я откидываюсь на спинку стула, упершись в сиденье ладонями, приподнимаюсь позволяя стащить с себя трусики. Медленно, не спеша, Ральф опускает голову. Его дыхание опаляет мне кожу. Я вскрикиваю, ощутив касание губ.
— Тсс, — он крепко хватает меня за бедра и прижимает к стулу. — Не дергайся...
О, боги!
Я откидываю голову, шумно воздух втягивая открытым ртом. Как пишут в книгах: «словно желая проглотить висящую за окном луну». Сначала в беззвучном стоне, затем в отчетливо слышимом...
Пальцы, как когти впиваются в плотную бархатную обивку. Какой Андреас? Он не был и в половину так же хорош!.. Я шепчу имя Ральфа, ощущая, как пересохло во рту... Мускулы бедер вздрагивают, спина выгибается.
Резко словно сама собой.
Голова буквально отлетает назад, ударяется затылком о мягкое сидение стула. Дзинь!.. Мир взрывается снопом искр; как догоревшее в камине полено.
Ральф подхватывает меня, не позволив свалиться на пол и какое-то время, я тяжело дыша лежу на его плече, опустив безвольно повисшие руки. Приподнявшись, прижимаюсь губами к его губам:
— Ты — бог!
Он отвечает. Страстно, но коротко. Отстраняется, переводя дух. Упирается ладонью в мое плечо, но блузка соскальзывает.
— О, че-е-ерт!
Короткая пауза.
Веки Ральфа чуть вздрагивают, глаза открываются во всю ширь. Задержанное дыхание со свистом выходит из его легких. Какое-то время он борется с собой. Я почти вижу, как его здравый смысл барахтается в виски, как слепой котенок в волнах.
И тонет.
Мы падаем на пушистый тетин ковер. Ральф подминает меня под себя и до боли, яростно впивается в мои губы. Целует шею, плечи и грудь.
Приспустив брюки, он с глухим стоном вжимает меня спиной в мягкий ворс. От боли я на миг закусываю губу, стараясь, чтобы он этого не заметил, но он замечает и замирает на миг.
— Все в порядке, — отвечаю я шепотом. — Не останавливайся!
Можно подумать, что он сможет остановиться. Сейчас... Он дрожит, как голодный пес, пожирающий украденный кусок мяса, спешащий успеть до того, как его убьют. Вгляд становится пустым, словно устремляется внутрь себя. На лбу вздувается вена. Все длится считанные секунды. Только он был во мне и вдруг отстраняется и на мой живот падают густые горячие капли.
— Вив, — шепчет он, тяжело дыша.
— Ммм?..
— У тебя остались презервативы?..
Глава 2.
«ПРАВО ЗАБЫТЬ»
Ральф сидит, опершись локтями на стол.
Даже головы не поднял, когда я просачиваюсь в его кабинет. Сидит, как сидел — сжав уши руками. Люблю, когда он такой. Убитый, измученный, отупевший... Похоже, его терзает похмелье и бессовестно пользуясь случаем, я кладу перед ним тетрадь. — Привет! Распишись тут, плиз. Что ты видел... Он поднимает голову, смотрит мне в глаза пронзительным взором плененного стоматолога. По глазам видно, что если он и терзается, то не похмельем отнюдь. И мыслит довольно четко. Отодвинув мою ладонь, Ральф внимательно читает учительское послание. — Ох, Вив! — страдальчески стонет он. — Ты что, моей смерти хочешь?! — У меня гуманитарный склад ума! — начинаю я свой гундеж. — Зачем мне вообще нужна геометрия!? После школы я все равно пойду в стриптизерши! Ральф уже давно не смеется над этой шуткой. Он глубоко вздыхает. Мысль о том, что я безнадежна, ранит его почти так же сильно, как мысль, что я — еще школьница. — Я уже битый час тебя жду! — начинает он. Пока еще не зло и не грубо. Пока...
— Где ты была после школы?! — Слушала лекцию, как соблюсти себя в чистоте. Девочки о тебе спрашивали. — Да? — он поворачивает голову вбок, чтобы меня видеть. — Да. Когда отец Хофлер спросил, есть ли у нас вопросы, все начали спрашивать, где ты. И не слышно ли чего об отмене целибата. И что было бы здорово вернуть священникам право первой ночи. Мол, если уж хранить чистоту, то для дела. Я предложила посредничество и знаешь? Все моментально разглядели, как я мила. — Ха-ха! — цедит он без тени улыбки. Отец Хофлер тоже посмеялся, но с удовольствием. Старикан довольно игрив, невзирая на сан и возраст. А когда все расслабились, довольно ловко ввернул: «Я уже староват, придется поручить отцу Дитриху, — пауза, — записывать желающих в очередь... Проклятый склероз!» —... и тем самым добился, чтобы у нас всех разом возникло отвращение к сексу! — заканчиваю я. — Рад слышать, — сухо роняет Ральф. — На Рождество я подарю тебе лифчик. Слова разлетаются на звуки, словно дорожная пыль. — Ты сегодня в дивном расположении духа... — Верена, сядь! Сажусь. Ральф начинает издалека. — Почему ты не хочешь хотя бы немного напрячь мозги? Я делаю три шага навстречу. — Если бы Господь хотел, чтобы я напрягалась, дал бы Он мне это тело? Ральф лишь глубоко закатывает глаза, желая удостовериться, что его собственный мозг напряжен, как надо. Только белки видны. — Может быть для того, чтобы ты могла сидеть в нем на геометрии, а не витать в облаках? — Не думаю. Когда я пишу, сиськи падают на парту, как мячики и сбивают меня с геометрической мысли. Меня и еще половину класса. Махнув рукой, Ральф еще раз перечитывает послание: — «Уважаемая фрау Дитрих! Успеваемость Верены по геометрии ниже среднего. Я рекомендую ей дополнительные занятия с репетитором. Со своей стороны могу рекомендовать одного из своих учеников — Андреаса Фромминга или Антона Мюллера. Надеюсь, вы найдете время зайти в школу, чтобы повидаться со мной и обсудить». Я пожимаю плечами: что я могу поделать? Геометрия никогда меня не интересовала.