— Не поняла?
Ральф щурит глаза, расплываясь в недоброй вурдалачьей улыбке и садится, чтобы нас не было видно с воды.
— Он думает, я пялил тебя в каюте. Так вот, останься и притворись, будто пялил. Пусть эта баба встанет ему желчным камнем в протоке. Теперь, поняла?
— Да.
- Стой! – он хватает меня за руку и притянув к себе, впивается в грудь губами.
Глава 2.
«МОРСКАЯ ВЕДЬМА»
Филипп в белоснежной рубашке и белых брюках, которые надевал на наше первое свидание, перебирается на нос лодки. Может, это — его охотничий наряд? Бросает Ральфу прикрепленную к кольцу на борту веревку. Тот ловко ловит ее на лету, выдавая немалый опыт и упершись ногами в палубу, подтягивает лодку к яхте. Он протягивает Филиппу руку, помогая перебраться на борт. Что-то яростно шипит ему в ухо, повернувшись к лодке спиной. Филипп невозмутимо разводит руками.
Плевать ему на все просьбы.
— Где твой бюстгальтер? — он прикрывает ладонью глаза и смотрит на меня, щурясь от солнца. Свежий засос горит как маяк. — Или твоему бедному брату не по карману полный комплект?
Его прямо корежит; наверно, от безразличия.
— Брат не поощряет излишеств, — холодно отшучиваюсь я.
— Не поощряю, — бархатным голосом произносит Ральф, обращаясь к женщине, — мы с вами нигде раньше не встречались?
Что бы там ни грызло его весь день, Ральф запирает Кусаку в клетку и улыбается.
Женщина тоже улыбается ему, запрокинув голову. Жизнерадостно и так широко, что Ральф может видеть в ее зубах свои отражения. Ей может быть и двадцать пять лет и тридцать пять. Идеальный макияж, идеально уложенные локоны, идеальные зубы... В ней идеально все, от макушки до кончиков тщательно накрашенных пальчиков на ногах. И этого уже достаточно, чтобы позненавидеть ее.
— Пардон, где мои манеры? Ральф Дитрих — Ульрике Свенсон, — начинает светскую часть Филипп.
— Реставрированное издание, — вставляю я, приглядевшись.
Речь сразу о двух вещах. О ботоксе и подтяжке. И о ее макияже. Интересно, умеет ли фрау Свенсон то, что я считала чуть ли не уникальным? Глубокий минет. Раздражение поднимается к горлу так быстро, что я не в силах его проглотить.
— У вас помада размазана, — говорю я ей. — Держу пари, что по его члену.
Филипп усмехается, словно услышал хорошую шутку. Ульрике держит хорошую мину при плохой игре. Ральф извиняется за меня; такой же искренний, как его приятель и бросает на меня Взгляд. Тяжелый такой «Я-Тебе-Это-Припомню» взгляд.
Можно подумать, он в силах сделать что-либо хуже.
— Ты мог видеть Ульрике в «Плейбое», — вставляет Филипп. Видно, ему не терпится вернуть себе заслуженный титул Скотины. — Ральф — католический священник. Твои фотографии весь апрель могли служить ему утешением.
Ульрике неуверенно улыбается, продолжая так и эдак измерять меня взглядом. Длина, ширина, объемы. Ее пальчик, украшенный акриловым ногтем, неуверенно колеблется между Ральфом и мной.
— Ах, это? Это его маленькая воспитанница. Баварская девочка-леопард. Она путешествовала по стране со странствующим цирком-уродов. Ральф выкупил ее с тех пор они неразлучны. Видишь, пятна на ее коже?
— Эээ... Это что, засос?
— Я тоже так думал, но эти полосы – это больше похоже на аллергию на что-то кожаное. Что-то, типа ремня. Католики так воспитывают детей.
— Хотите чего-нибудь выпить, Ульрике? — вмешивается Ральф. — Говоря о своих манерах, Фил забывает упомянуть, что его вырастили горилы.
— Вина, — она улыбается, благодарная. — Я пью только благородные напитки.
— Все так говорят, а сами шнапс хлещут, - ревниво вставляю я.
Ульрике вновь бросает на меня нехороший взгляд, но решив, что я не стою ее внимания, сосредотачивает его на Ральфе.
— Мне пришлось буквально преследовать вашего друга! — заливаясь беспричинным смехом, рассказывает Ульрике. — В первый раз, когда мне всеми правдами и неправдами удалось заполучить Филиппа на благотворительный ужин, я просто с ног сбилась. Но он нигде не бывает! И вдруг, поверите ли: я иду по пристани и кто же идет мне навстречу? Филипп фон Штрассенберг! И я сказала себе: «Ульрике! Это твой шанс! Ты не должна упускать его!»
И она снова хохочет, протягивая к Филиппу руку, унизанную браслетами и кольцами, словно у индийской танцовщицы; касается словно ненароком его плеча, сдвигая рукав футболки.
— Правильно, — говорю я кисло. — Мало ли таких Ульрике за ним гоняется.
Она смотрит на меня с едва сдерживаемой злостью, а Филипп, незаметно отодвигается. Он поднимается на ноги и скидывает футболку. Смачно потягивается и я вижу на его спине пять красных царапин. Ульрике тоже их видит и делает соответствующие выводы. Я вижу, как она смотрит на мои руки.
Я тоже на них смотрю. Это я, что ли?.. Нет, это точно не я. У меня нет привычки царапаться. Наташа! Сучка крашеная! Теперь понятно, чего они вчера так смеялись, пока Ральф пыхтел надо мной у раковины.
Ральф отворачивается, зажав рот ладонью. И тут я понимаю, что мы с Ульрике сблизились лбами, стремясь поточнее все рассмотреть. Обнаружив, мы отшатываемся друг от друга, возмущенно зыркая на соперницу и Ральф, потеряв терпение, ржет. Не справившись с нервами, я вновь швыряю в него скомканным бюстгальтером.
Тот попадает в Ульрике.
— Ты совсем одичала?! — спрашивает Ральф, мгновенно оказавшись рядом с тихо тлеющей женщиной и помогает ей избавиться от прилипшего к волосам «подарка». — Извини ее, она не выносит посторонних женщин рядом с Филиппом.
— Она мою жену избила, — добавляет Филипп. — Но ты не переживай: Джессика уже давно выздоровела.
Ульрике держит хорошую мину. Принимает извинения Ральфа, смеется над шуткой Филиппа, даже шутить пытается. Я слышу, как у нее в голове шумно щелкает калькулятор. Взгляд мечется с одного на другого.
За лето я так далеко шагнула в развитии. Невидимая, словно Дочь воздуха, я вдоволь наслушалась разговоров таких «ульрике». О том, что молодежь напирает, отдавая почти за бесценок юную плоть. Что нынешние богатые мужики избалованы изобилием и, по большей части, имеют проблемы с потенцией. Это бы еще ничего, когда речь о муже, но когда у мужика не стоит, очень трудно запудрить ему мозги...
О Филиппе и Ральфе тоже говорилось немало. Все-таки, это их отель. Но больше о Филиппе. Не каждая женщина решится так вот спокойно задрать сутану католического священника. Ширинка его партнера была абсолютно мирской. В середине июня, одна девушка, позировшая для каталога «ОТТО», рассказывала своим подругам, как познакомилась с Филиппом.
Они встретились в клубе и он пригласил ее продолжить вечер. Девушка согласилась, они сели в феррари и поехали за город. Там он налил ей выпить, сел и умолк. Обалдев от представших возможностей, девушка решила, что граф — милашка и скромник. И чтобы немножечко подбодрить его, решила сделать минет.
— Только в презервативе, — сказал граф.
Девушка удивилась, но согласилась.
Вдоволь нажевавшись мягкой резины, уничтоженная как женщина, она ушла прочь... Надо ли говорить, что Филипп не бросился следом, а при попытке вернуться назад, не потрудился даже открыть ворота.
И товарки хором заговорили: да как она могла так попасться? Ведь это же его классический ход! И вопили, как чайки, уверяя, что с ними он никогда бы не осмелился поступить вот так.
Судя по тому, что вчера произошло между нами, судя по размазанному гриму соперницы, он поступал так со всеми. И продолжает так поступать. Вот только у меня хватило ума дождаться, пока он сам подойдет.
— Ты искупаться не хочешь? — спрашивает Филипп, расшифровав мою улыбку как-то по своему.
— С ума сошел? — хохочет Ульрике, махая на него своими кольцами и браслетами. — Ни за что на свете! Не желаю, чтобы в первую же нашу встречу ты увидел меня ненакрашенной и с мокрыми волосами!
— Можно подумать, в макияже не видно, что ты — в усмерть уботоксированная старуха, — парирую я,покачивая ногой.