Бегло просканировав собственную память, Филипп кивает: и это тоже.
— Но с другой стороны, никому не нравится кромсать сухую деревянную плоть. Что бы вы там обо мне не говорили на кухне.
Пока он трепался, я уже проглотила свой сэндвич и начинаю жадно поглядывать на его... Но кое-какие мысли все же прорываются сквозь алчущий зов желудка. Зря я вчера так упорно протестовала; голодовку вздумала объявить. Вот — результат. Готова сожрать что угодно, лишь бы там была ветчина.
— Не знаю, — говорю я, отводя взгляд в сторону, — что тебе нравится. Ральф говорит, что ты вообще не особенно расположен к женщинам. Мне без разницы: я завожусь в тот миг, когда тебя вижу. Но говорят, что женщинам «холодная рубка» нравится еще меньше.
— Тогда зачем они ложатся со мной в постель?
— В надежде. Когда мужчина так выглядит, многие надеются, что в постели он способен на чудеса.
— Ты поразительно однобокая, — говорит он. — Да большинство считает, что погрузиться в чью-то там девственную плоть — наивысшее счастье. Что парни все дураки и добравшись до чьей-то писечки, больше ни о чем другом размышлять не могут, кроме как о женитьбе. Так вот, я тебе скажу кое-что и передай подружкам: мужчины тоже хотят, чтобы их любили, чтобы от них балдели и сходили с ума при одном лишь виде. И когда мужик провожает взглядом твои выдающиеся «таланты», он думает не о том, как бы довести тебя до оргазма, а о том, как бы он хотел их помять, сунуть между ними член, сжать и кончить тебе в подбородок. Никто не хочет никого ублажать. Все хотят, чтобы другие их ублажили.
— Я догадалась. Где-то между тем моментом, когда ты вытащил меня из машины и тем, когда ты наклонил меня над капотом.
— А-а, там стекло зеркалит. Мне нравится, как твои сиськи трясутся, пока я деру тебя...
— Да заткнись ты уже! — не выдерживаю я. — Мне неприятно такое слушать. Меня коробит!..
— Правда — не топ-модель. Никто не хочет видеть ее обнаженной, — Филипп пожимает плечами и смотрит на меня. — Нельзя жить в иллюзиях. Это убьет тебя.
— Я сама себя убью, не волнуйся. Ральф уже позаботился. Не трать времени, отравляя мои последние дни.
— Так не любишь тетушку?
— Дело не в ней. Дело в том, что я... А-а, неважно. Ты здорово выступил. Я тебя недооценила.
— Не драматизируй. Не я привел врачиху к нелестным выводам. Знаешь, очень легко получить диагноз. Я верю, когда Раджа говорит, что ты — просто истеричка и оттого склонна к эффектным жестам. И верю, что деревня убивает тебя. Но почему ты не уходишь? На самом деле. ответ прост: ты прекрасно жила бы в деревне, если бы с тобой был Ральф. Но Ральф не может быть с тобой. И все твои показательные истерики — лишь вопль о помощи. Угадал?
— Допустим. Но дело не только в этом. Ральф тоже не желает меня отпускать. Он мне прямо так и сказал, что предпочел бы видеть меня мертвой, чем видеть меня с другим. И потому он всеми силами толкает меня к обрыву. У меня нет выхода.
— Выход есть всегда.
— Но не такой, который бы и меня устроил. Давай рассуждать логически...
— Ви? — перебивает Филипп, так и не решившись притронуться к белоснежному, как его тачка, хлебу и отдает его мне. — Знаешь, что меня бесит больше, чем бабы за сорок, которые сюсюкают, как маленькие девочки? Девочки, которые пытаются рассуждать логически. Ты имеешь опыт в подобных делах?.. Нет! Ты смыслишь что-то в юриспруденции?.. Нет! Поэтому, сделай мне одолжение: заткнись и расслабься в бедрах. Решением проблем займусь я.
Уважительно замолчав, я в два укуса разделываюсь с сэндвичем.
Глава 2
«ВОЗВРАЩЕНИЕ»
— Обет бедности, а? — спрашивает Филипп выходя из машины и захлопнув дверцу, рассматривает наш дом пронзительным взглядом маклера. — Ну-ну...
— Это дом достался тете еще от родителей, — привычно вру я, но опомнившись, неловко краснею.
— Ремонт, наверное, тоже. Старые немецкие традиции качества! А это — маленькое гнездышко, которое ты унаследуешь?.. Неплохо. Если ты будешь наследовать недвижимость такими темпами, то скоро мне придется просить у тебя денег на сигареты.
— Ты не представляешь, как низко тебе придется присесть.
— Ну, почему же? — возражает Филипп. — Не забывай: я тоже однажды падал.
Показав язык, я взбегаю по ступеням и открываю дверь, в которую клялась себе никогда больше не входить.
***
— Какой приятный молодой человек! — произносит тетя, когда я помогаю ей после ужина убирать со стола. — Какой обходительный! Сразу видно — аристократ!
Ее глаза так и сияют от гордости. Словно само присутсвие в нашем доме Филиппа, облагородило последний во веки веков. У меня язык чешется напомнить, что его Сиятельство прославились вовсе не обходительностью. Но тетя вспоминает сама.
— Поверить не могу, — говорит она, выпрямляясь. — Уверена, что Джессика его оговаривает! Ты можешь себе представить, чтобы такой человек, как Филипп, поднял руку на женщину?! Лично я — нет!
Тетя обладает сверхеъестественной способностью обелять всех, кто сумел ее покорить. И особым фильтром, позволяющим видеть вещи лишь с выгодной стороны.
— Нет, конечно, — отвечаю я, коротко припомнив тот день, когда Джессика с гипсом на челюсти возникла у нас на крыльце, мыча и рыдая. — Просто слишком крепко поцеловал... Вечно она выдумывает.
— Да! — горячо соглашается тетя. — Помнишь, в две тысячи тринадцатом, когда Ральф только вернулся? Что она устроила прямо на твоем дне рождения? Клянусь тебе, Виви, если бы не то, что произошло, я бы на порог ее не пустила!
Я киваю. Кроткая, как голубь с миртовой веточкой. Еще бы я не помнила. Я и сейчас это помню. Словно это было вчера. Полумрак, цветные блики на каменных плитах терассы. Журчащие вокруг голоса.
Голос Джессики. Визгливый, полубезумный и пьяный.
— Ты трахаешь моего мужа и мою дочь, ублюдок!
И свой собственный:
— Не смей называть меня своей дочерью, ты, сука!..
Мы сцепились и покатились по полу, словно две кошки.
Пока благочестивые прихожане, впервые в жизни узрев что-то интересное, снимали драку на телефоны, ее причина забылась сама собой. Ральф обещал мне, в порыве любви и всепоглощающей благодарности, что подарит телефон Эйпл.
Он не соврал. Подарил. Только забыл вставить «и» между существительными. Я разнесла эту безымянную хрень вдребезги. Мужчины не всегда делают то, что пообещали, — я выучила это трудным путем.
До сих пор поражаюсь, что Ральф не понял, что с тех поря я ни единому его слову не верю... Мой взгляд падает на затертый корешок книги «Русалочка». Разумеется, он сразу же поймет, где искать.
Принципиальный, упертый кретин. Неужели, он правда не понимает, что просто так я не сдамся?
— Верена! — доносится голос сверху. — Взгляни в окно! Что за парень бродит вокруг моей тачки?!
— Да, мой ослепительный господин!
Я отдергиваю штору и замираю, как жена Лота.
О, черт!
***
Официально мы с Антоном все еще не расстались. Пусть за все время, что я провела «наверху», мы едва ли перебросились парой «лайков» в Фейсбуке. Я понятия не имею, что ему надо. Хотя, нет, имею: его отец выянил, какая сумма у меня на счету. И тотчас же выволок своего наследника из бассейна. Бросил на амбразуры.
— Привет! — говорю я, распахивая дверь прежде, чем Антон позвонит в нее и даст знать о своем приходе официально. — Что нового?
Антон краснеет.
У Антона новая девушка.
Этот факт он все еще пытается скрыть. Как и то, что мы с ним расстались. Скрестив руки на груди, я принимаю позу холодного достоинства. Очень оскорбленного, — на случай, если при виде феррари Антон позабыл, из-за чего он меня оставил.
— Это его тачка? — спрашивает он, сглатывая.
Если бы он на меня так слюни пускал, я бы его любила... Но у меня нет кобылы на морде.
— Моя, — говорю я, нагло подпирая задом водительское окно и кладу вытянутую руку на крышу. — Но поскольку ты меня бросил, я даже «селфи» тебе с ней сделать не разрешу.
В окне на втором этаже тотчас возникает лицо Филиппа. Ему абсолютно не нравится то, что я прикасаюсь к его машине, о чем сигнализирует сверху. Он в этом плане почти так же чувствителен, как Ральф, когда ко мне прикасается другой парень.